Позови меня трижды…

И Катя полностью согласилась с его доводами, потому что на прощание он опять ласково обнял ее у дверей и с чувством поцеловал ее так, что у нее на улице потом долго кружилась голова. И почему-то ни Вова, ни Валера ни разу ее не поцеловали вот так… А тот хмырь и целоваться-то, наверно, так и не научился… Зачем ему?…

Валентина Петровна, увидав дочь на пороге, вопреки Катиным опасениям, ничего ей не сказала, ни о чем не спросила, а только молча пошла накрывать на стол, выставив, первым делом, чекушку водки.

ШЕСТЕРКА ТРЕФ

Шестерка треф — дорога с печальными размышлениями о несовершенстве устройства мироздания. Бесполезные сожаления. Все размышления бесполезны. Размышляй, не размышляй, а потерянного не вернешь…

* * *

Деться было настолько некуда, что на выходные, затарив с Раей все точки, Терех отправился к отцу в деревню. Да, может, и не поехал бы, но Татьяна зло, сквозь зубы сказала, что звонил с районного узла отец, просил помочь перекрыть баню.

Дела не шли. Рая ходила с красными глазами, молчаливая. Бобка на работу не выходил. А в офисе Кузька, которому все драки и разборки были, как с гуся вода, вовсю стелился перед новой бухгалтершей, взятой вместо Катерины.

Странно было видеть на месте Катьки у компьютера совершенно чужую бабу. Пусть молодую и симпатичную, доброжелательную и деловитую, но весь хрупкий невзрачный мир, установившийся вокруг затраханной жизнью Катьки, исчез. И даже дальнобойщики зябко поводили плечами, сдав авансовый отчет новой девице. Заливавшаяся румянцем при каждом слове тихая Катька была не только своей. С ней даже работяги чувствовали какую-то основательность и надежность, хотя непонятно как в самой еще жизнь держалась. О том, что с Валетом ей особо не светит ничего, догадывались все. Хотя бы потому, что разумный мужик Валет не рвался вкладывать в нее деньги. И понять его было можно. Новая бухгалтер Алина Вячеславовна, одетая с иголочки, аккуратно причесанная и подкрашенная — была гораздо более к месту в офисе за компьютером. Да и соображала она, наверно, гораздо больше Катькиного, но Терех почувствовал, как все нитки налаженного им дела уходят из рук. Он больше ничего не значил. Еще недавно переживая с приходом Катериной какой-то подъем, строя планы на будущее, он внезапно увидел, что стал лишь затрапезной пешкой в чужой игре.

Он не реагировал на легкие подколы Алины, частенько ловившей его на неверном толковании основ бухгалтерского учета, как не реагировал и на ее явный кокетливый интерес. Занимало его нынче другое. Татьяна неожиданно перестала разговаривать с ним вообще. А Рая едва шевелилась на работе, полностью утратив интерес к производственным застольям. В туалете горой томились грязные чашки, никто и не думал их мыть. И каждый раз в этом гребаном туалете Терех, глядя на брошенную Катькой кружку с синим мишкой и следами ее помады, вспоминал, как кривились эти карминовые губы, когда презрительно цедили ему: "А ты работай, Саша, трудись!.."

В доме была одна тетя Галя. Отец с утра ушел проверять морды на речку. Тетя Галя, накрыв на стол, терлась рядом. Сказать толком, как всегда, ничего не могла, а, видать, чем-то хотелось поделиться. Помявшись у кухонного шкафчика, она вдруг без всякого вступления брякнула: "Валя с Машенькой не ездиют. Отец звонил им с района… Гусей хотели к октябрьским резать… А Маша…" Тетя Галя поднесла фартук к лицу и сквозь слезы промычала, что Машенька послала старшего Терехова трехэтажным матом, сообщив, что мать с бабкой болеют, поэтому им всем обосралась ихняя деревня.

Чувствуя уже шкурой, что не баню его крыть позвали, Терех весь ощетинился, услыхав, как отец загремел цинковым ведром в сенях. Но когда тот вошел, виновато взглянув на сына и тут же спрятав глаза, гнев на него почему-то ушел, уступив место жалости. Отец стал совершенно старым. Закашлявшись, он сел с другого края большого стола, сделанного им для летних заездов ребятни, и, опустив ложку в поданную женой миску с борщом, тихо сказал: "Ты, Галинка, сходи рыбу в сенях прибери, мне с сыном поговорить надо…"

Терех опять напрягся, хотя даже не представлял, о чем с ним будет говорить отец. Если о Савиных, так там и говорить нечего, он-то тут при чем?.. Хотя проведать Катерину хотелось, но, представив, как она, наверно, начнет расспросы про своего «Валерика», как начнет величать его «Сашей», так все желание видеть ее пропадало.

— Я, сынок, мамку твою очень любил, — ни с того, ни с сего вдруг с рыданием в голосе сказал отец. — А жизнь, сам видишь, какая получилась. Ладно, что Валя с Галей пропасть не дали, поняли. Только щас вот спать начал спокойно. А раньше?.. Сколько в литейном не вкалываешь, измотаешься, как сволочь, а домой придешь, глаза кроешь — опять мины рядом рвутся…

Он с шумом хлебнул борща, но тут же грохнул ложкой об стол.