А ночью, в исполнение ее забытых желаний, ей приснился Валера. Как, оказывается, она хотела этого, как ждала все последние годы! Но сон почему-то получился неприятным и тяжелым. Он был совсем не из тех тревоживших страстью снов, которые она видела про него в детстве. Сейчас ей некогда было взглянуть в его глаза, искрившиеся когда-то смехом, она даже не ждала с истомой, пронизывающей тело мелкими искорками, прикосновения его рук и губ. Этот странный сон был совсем не про то. Вернее, и про это тоже, но совсем не так. Сон был до краев заполнен мучительной суетой, где-то там была и любовь, которую так ждала Катя, но даже самой Кате в том сне было совершенно не до любви. Всю ночь она спасала Валеру непонятно от кого. А у Валеры почему-то на затылке росло что-то такое, что посторонним совсем пока еще было не заметно, потому что это что-то сзади прикрывали его густые вьющиеся волосы. Но во сне они были так близки, что Катя не могла не увидеть это. И она до утра пыталась сделать так, чтобы это самое не смогли увидеть другие. Нужна была какая-то операция. А на операцию даже во сне нужны были большие деньги, которых, как и в жизни, у Катьки там, во сне не было.
Утром Катя проснулась с металлическим привкусом во рту и решила никогда больше не смотреть снов про Валеру. Вот так, взяла и решила с мягкой улыбкой, всласть потянувшись в постели. Какая же гадость может присниться! Она встала, прошлась по комнате, взглянув на себя в зеркало. И впервые за многие годы она понравилась своему отражению. Она радостно расхохоталась так, что в соседней комнатушке Валентина Петровна испуганно перекрестилась, не дожидаясь пенсии.
Девочки в ее группе просто рты раскрыли, когда пришла их тихая Катя на занятия, и, вместо того, чтобы сесть мышкой за свою первую, конечно, парту, вдруг прошлась, покачивая бедрами между рядами. Да, рот раскрывался сам собою, потому что у Кати взгляд стал каким-то рассеянным. Будто бы ей стало совсем безразлично, дадут ли ей пригласительный на комсомольский вечер отдыха, или не дадут. Сдаст ли она политэкономию строгому преподавателю, заместителю декана, или завалит, как все девочки ее группы. Ей точно стало все равно. Даже спрашивать нечего, сразу видно, что она только рассмеется в лицо. Какое дело может быть этой Кате до таких пустяков? А какие вдруг у нее глаза-то стали! С томным, тягучим блеском. Такие, бубновые глазищи, если, конечно, не сказать круче на ту же букву.
И Володя Карташов сразу же пересел от Марины Голубевой поближе к Кате. И она бы даже обрадовалась этому раньше, но не теперь. Теперь ей было все равно. Она просто оглянулась на покрасневшего Володю и равнодушно улыбнулась ему глазами, налитыми грозовой синью.
В тот день ее Терех случайно встретил. Караулил в их корпусе всю неделю, но что-то никак подкараулить не мог. А мать ее по телефону говорила, что у Катьки нагрузка большая, книжка ей для учебы какая-то нужна, так даже в районной библиотеке ее не оказалось. Хотя могла бы сейчас по вечерам дома сидеть заниматься, никто ведь теперь не мешает. И, главное, как ни позвонит Терех, так мать ее говорит, что, мол, за книжкой Катерина по библиотекам ездит. Терех с Валентиной Петровной не стал распространяться, что Катька из-за этой книжки даже занятия задвигает. Он решил ее все-таки сам подкараулить, поговорить. Спросить, вдруг книжка ей какая нужна.
Но когда Катя вышла из аудитории, то заговорить с ней он так и не смог. Другая это была Катя, совсем не его. Она прошла в двух шагах с какой-то странной улыбкой, а его даже не заметила. Почему-то от этой ее улыбки Тереху стало страшно. Он почувствовал, что ей не нужны все слова, которые он собирался сказать, и которые та, другая Катька, конечно же, поняла. Обед заканчивался, он развернулся и побежал на работу, спиною чувствуя те жадные мужские взгляды, которые равнодушно собирала новая Катька, проплывая по коридору с бездумной улыбкой.
БУБНОВЫЙ ВАЛЕТ