Позволь ей уйти (СИ)

— Ну прости-и-и!.. — взвыл Павел и крепко обнял друга, чувствуя себя последней свиньёй.

— Слушай, ты давай-ка… разберись со всеми своими бабами, — обиженно просопел Артём. — А то от этой неудовлетворённости и неопределённости ты совсем неадекватным становишься.

___________________________

* Корифей — танцовщик кордебалета, выступающий в первой линии и исполняющий отдельные небольшие танцы.

ЧАСТЬ II

=49

“Днём не помнит, ночью он иногда ей снится,

Если её разбудить, то протянет руку,

В пустоте зависают пальцы, дрожат ресницы,

В пустоте нет ни зова её, ни звука…” *

Таганрог — Москва, 2008 год

Московская хореографическая академия катастрофически не справлялась с огромным потоком поступающих, поэтому несколько лет назад решено было делить ребят на группы. Набор проходил дважды: в июне и августе. Хрусталёва настаивала на том, чтобы попытать счастья ещё в первом потоке, оставив зазор на будущее: если что-то вдруг пойдёт не так, можно будет переиграть это в конце лета.

Однако в июне балерина неожиданно умудрилась подхватить воспаление лёгких и надолго слегла, так что ни о какой поездке в Москву не могло быть и речи. Пашка сходил с ума от досады, жалости к Ксении Андреевне и страха, что время упущено. Несмотря на все заверения Хрусталёвой, что в крайнем случае они всегда могут обратиться к её бывшему мужу, Пашке почему-то было очень важно поступить самому, без чьей-либо протекции.

Милка часто звонила ему из Москвы и, вероятно, шокировала своих приёмных родителей счетами за междугородные переговоры.

— Калинин, тебя к телефону!.. — то и дело заглядывал в комнату мальчиков какой-нибудь шустрый гонец, и Пашка подрывался с места как настоящий спринтер.

Мила, вероятно, считала, что звонить прямиком директрисе надёжнее, чем на вахту. Татьяна Васильевна ворчала, но всё-таки великодушно разрешала Пашке разговаривать у себя в кабинете. Иногда её тактичность доходила до того, что она бесшумно удалялась, позволяя запыхавшемуся и взволнованному мальчишке без свидетелей пообщаться со своей подругой. Пашка был до слёз благодарен ей в такие моменты за деликатность. Нет, конечно, они с Милкой не разговаривали о каких-то запрещённых или постыдных вещах, но всё же, когда никто его не подслушивал, он мог куда более искренне выразить свои эмоции и чувства. Он скучал по Милке. До одурения скучал… Да и сама она считала дни до Пашкиного приезда.

Узнав, что их июньская встреча откладывается, она расплакалась.

— Ещё целых два месяца ждать… Паш, я же не выдержу! Я просто с ума тут сойду без тебя!

Он вцепился в трубку до боли в пальцах, беспомощно вслушиваясь в плач самого дорогого ему на свете человека.

— Тебе плохо там? — осторожно спросил он. — Они… тебя обижают?

— Нет, не обижают, наоборот — балуют, холят, лелеют и исполняют любой каприз. Но я просто так соскучилась… и Москва эта дурацкая, тут столько народу! — с досадой добавила она. — Холодно и солнца мало, до самого конца мая все в куртках ходили, представляешь? Дышать нечем, фрукты какие-то безвкусные, моря нет… а теперь ещё и ты не приедешь.

— Я приеду, совсем скоро приеду, ну потерпи ещё немножечко, — уговаривал её Пашка, словно убеждал маленького ребёнка принять противное и горькое лекарство — заставлял принимать эту разлуку маленькими дозами, и тогда рано или поздно она закончится, а самой Милке обязательно полегчает.

Изначально Высоцкая планировала сопровождать своего воспитанника в Москву вместе с Ксенией Андреевной, но в конце лета на неё навалилась куча срочной работы: в детдоме появились новые дети, а также усыновляли несколько старых, и эти важные дела не отпустили директрису в столицу. Хрусталёва и Пашка тоже погрязли в бумажной рутине, собирая необходимые для поступления всевозможные медицинские справки, официальные документы, заявления и разрешения, чтобы никто не придрался к нему в Москве. В случае успеха — если его возьмут — уже не имело смысла возвращаться в Таганрог, до начала нового учебного года оставалась всего пара недель, так что Пашка должен был сразу заселиться в интернат при академии.

По такому случаю ему купили чемодан. Самый настоящий, большой, прекрасный тёмно-синий чемодан на колёсиках! Пашка никогда раньше не уезжал из Таганрога — если не считать автобусных экскурсий в Ростов-на-Дону вместе с классом, но тогда, понятное дело, они все ездили налегке, без вещей и сумок, и в тот же день возвращались обратно в детский дом.

Он с непередаваемым волнением укладывал в распахнутое чемоданное нутро свои вещи: джинсы, рубашки, футболки, куртку, балетки с майками и велосипедками, хотя в академии всем учащимся должны были выдать новую форму.