Позволь ей уйти (СИ)

— У него ко мне не просто чувство долга! — запальчиво выкрикнула Мила. — Если… если я захочу, он сию же минуту уйдёт со мной. Прямо с этой чёртовой свадьбы, у всех на глазах. Молча, без вопросов — куда бы я его ни позвала. И так будет всегда. Я — важнее всего и важнее всех в его жизни.

— А я думаю, что ты ошибаешься, — с трудно дающимся спокойствием возразила Даша. — Вернее, лукавишь, а на деле просто пытаешься убедить в этом саму себя. Может быть, и не ради меня… но с тобой он сейчас никуда не пойдёт.

— Да ты его совсем не знаешь! — вскинулась Милка. — А мы с ним вместе всю жизнь!

— Это ты его не знаешь, Мила. Не хочешь знать. Он вырос, изменился, но ты предпочла этого не заметить. Ты по-прежнему веришь, что это всё тот же Паша, друг детства. А на самом деле… на самом деле он очень устал от ваших отношений. От того, что ты продолжаешь держать его на коротком поводке, поскольку жутко не уверена в себе и используешь его просто для самоутверждения, чтобы доказать всем, как сильно он тебя любит. Но ты не подпускаешь его к себе слишком близко, так… как он этого заслуживает. Не думаешь, что его уже достало это манипулирование? Не боишься, что когда-нибудь действительно останешься одна, без его поддержки, если будешь продолжать в том же духе?

Даша не знала, зачем всё это ей сейчас говорит, зачем пытается до неё достучаться, скорее всего — это бесполезно, но… нужно было сделать это хотя бы ради Павла. Ну должна же эта несносная Милка признать, в конце концов, что хочет быть ему не просто другом? “Иль дайте есть, иль ешьте сами…” *

Мила вдруг как-то резко сникла, словно этот разговор выжал из неё все соки.

— А у вас с ним типа всё серьёзно, да? — спросила она тускло, без всякого выражения.

— А если даже и так — почему ты не хочешь от души порадоваться за своего лучшего друга? — с нажимом спросила Даша. Мила снова завелась от этой простой провокации:

— Да он мне намного больше, чем друг!

Даше не хотелось прибегать к запрещённому приёму, но она чувствовала, что сделать это сейчас необходимо, чтобы окончательно сдёрнуть с Милы маску.

— Если вы… если вы один раз переспали, это ещё не значит, что между вами теперь на всю жизнь возникло что-то особенное, — жёстко выговорила она.

Милкино лицо посерело.

— Он… он тебе рассказал?

— Мы договорились быть честными друг с другом, — осторожно ответила Даша. — Честность — это именно то, чего ему не хватает в отношениях с тобой.

— А ты… можешь быть стервой, — констатировала Мила, с искренним удивлением глядя на неё.

— Все женщины могут быть стервами, если надо. Просто я это не очень люблю.

Мила по инерции ещё некоторое время пыталась сохранить во взгляде насмешливое выражение, но, видимо, лимит был исчерпан — губы её задрожали, и она сделала то, что так и не позволила себе чуть раньше Даша: сползла по стеночке на пол, прямо в своём роскошном белом платье.

— Я так боюсь, что он уйдёт, — выдохнула она, закрыв лицо руками.

___________________________

* “Иль дайте есть, иль ешьте сами” — цитата из книги “Собака на сене” (Лопе де Вега), фрагмент монолога Теодоро:

“Чуть я немножечко остыну, вы загораетесь соломой, а чуть я снова загораюсь, вы льдом становитесь холодным. Ну, отдали бы мне Марселу! Так нет: вы, точно в поговорке, собака, что лежит на сене. То вы ревнуете, вам больно, чтоб я женился на Марселе; а чуть её для вас я брошу, вы снова мучите меня и пробуждаете от грёзы. Иль дайте есть, иль ешьте caми. Я прокормиться не способен такой томительной надеждой. А не хотите, — мне недолго влюбиться в ту, кому я мил”.

=61

Москва, 2008 год

Первое, что спросил Пашка, когда немного оклемался и снова обрёл ясность мышления:

— Я поступил?

Голос его звучал бодро, чувствовал он себя прекрасно — словно и не было двух суток в жару и бреду, которые ужасно напугали и измотали Хрусталёву. Впрочем, сам Пашка практически не помнил свою болезнь, целый кусок жизни с того момента, когда он рухнул в обморок в академии, просто выпал из памяти, лишь туманные разрозненные картинки, похожие на сновидения, всплывали в голове, но он не был уверен, реальные это воспоминания или просто бред, вызванный высокой температурой.

— Как ты, Паша? — встрепенулась Хрусталёва, задремавшая было прямо на стуле возле постели больного. — Голова болит? — она прикоснулась ладонью к его лбу, проверяя, не горячий ли.

— Да нормально всё, Ксения Андреевна, — от нетерпения Пашка даже задрыгал высунувшейся из-под одеяла босой ногой. — Так поступил я или нет?

— А сам-то как думаешь?

Он впился пытливым взглядом в лицо своей наставницы. Наверное, если бы всё было плохо, Хрусталёва не стала бы нарочно тянуть время и интриговать. Или наоборот — она сейчас боится сказать неутешительную правду, пока Пашка окончательно не поправился?

— Ну Ксения Андреевна!.. — он чуть не взвыл от нетерпения и неизвестности. Она рассмеялась и взлохматила его волосы: