Позволь ей уйти

— В моей конкретной ситуации стимулом к агрессивному росту послужила поездка в Таиланд, — помолчав, сказала Мила. — Тропический климат, яркое солнце, жара… процесс пошёл очень быстро. И уже здесь, в Москве, я начала чувствовать себя плохо. Тошнота и рвота, головная боль, разбитость и слабость, ухудшение зрения, проблемы с координацией… Миша тоже сначала грешил на беременность. Он-то и заставил меня записаться на приём к врачу. Гинеколог ничего не обнаружил, но, выслушав симптомы, немедленно отправил на компьютерную томографию. Ну, вот и… — она не договорила. Впрочем, тут и так всё было понятно. Но Пашка не собирался так легко отступаться.

— А если проконсультироваться не с нашими врачами, а за границей? Там хорошие специалисты, просто замечательные…

— Вряд ли они отменят сам факт того, что опухоль слишком распространилась и удалить её уже нельзя, — ровным голосом отозвалась Мила.

— Ну, а если… если без операции, то… Химиотерапия, лучевая терапия… — быстро и сбивчиво заговорил он. — Я не очень хорошо в этом разбираюсь, но ведь есть какие-то иные пути решения… Должны быть!

Мила взяла его лицо в ладони, заставила взглянуть себе в глаза.

— Я умру, Паша, — сказала она серьёзно и спокойно. — Всё, о чём ты сейчас говоришь… в лучшем случае лишь малюсенькая отсрочка, а не отмена самого приговора. Финал неизбежен.

=112

Словно почувствовав чужой пристальный взгляд, Мила завозилась, распахнула глаза и тоже уставилась на Павла.

— Что, уже утро? — спросила она хрипло, морщась и потирая виски.

— Утро, но очень раннее. Можешь ещё поспать, — отозвался он. — Только переберись на кровать или на диван хотя бы…

Она села, обхватив колени руками.

— Мы что — прямо вот так и дрыхли всю ночь на полу? Как бомжи…

— Ну почему “бомжи”… с коньячком, да возле камина, на мягком ковре — вполне по-барски, — попытался пошутить он.

— Господи, кофе хочу — умираю! — простонала она. Похоже, слово “умираю” ещё не приобрело в её повседневной речи зловещего оттенка: Мила просто не привыкла воспринимать это выражение в прямом, а не в переносном смысле, и ляпнула бездумно, на автомате. Зато Павел невольно дёрнулся, будто от ожога.

— Я сейчас сделаю… — пробормотал он, поднимаясь с пола и избегая её взгляда. В номере была своя кофемашина, что сейчас оказалось весьма кстати.

— Спасибо, Пашечка.

— А разве кофе тебе… — снова запоздало сообразил он, но Мила решительно перебила:

— Ага, не рекомендуется, я знаю. Но всё равно выпью, потому что мне ужасно хочется кофе. Без утренней сигаретки, так и быть, обойдусь.

Пока Павел возился у кофемашины, Мила переползла с ковра на кресло, поджала ноги и обняла себя за плечи. В номере было тепло, но её колотил лёгкий озноб, какой иногда бывает с утра сразу после пробуждения. Поданную Павлом чашку она приняла с благодарностью, обхватила её ладонями, согреваясь, поднесла к носу и блаженно вдохнула кофейный аромат.

Он устроился со своей чашкой в соседнем кресле.

— Когда ты уезжаешь? — спросила Мила.

— Сегодня вечером самолёт. А ты?

— У меня на завтра билет. Я собиралась ещё погулять немного, побродить тут везде… Пока занималась подготовкой праздника, совсем города не видела, — Мила пожала плечами. — К морю хотела сходить.

И Павел решился.

— Я с тобой завтра полечу, — твёрдо сказал он. — Одной тебе сейчас оставаться — совсем не дело, так что я тебя здесь не оставлю.

— Паш, не надо… — начала было она, но, наткнувшись на его жёсткий взгляд, тут же осеклась и уточнила лишь:

— А у тебя не будет неприятностей в театре?

— Не будет, я договорюсь. В Москву в любом случае мы вернёмся вместе. Как ты вообще сюда одна прилетела, а если бы тебе прямо в самолёте плохо стало?! — возмутился он подобной безответственности.

— Мишка тоже не хотел меня отпускать, — негромко призналась Мила. — Мы здорово поссорились перед моим отъездом. Орал как резаный. Типа, никакой Таганрог меня сейчас волновать не должен, и уж тем более не моё дело — юбилеи организовывать, мне нужен лишь покой, покой и ещё раз покой. Придурок… — добавила она с досадой.

— Никакой не придурок, — Павел покачал головой. — Он за тебя волнуется.

— Ага, будь его воля — запер бы меня уже сейчас в хосписе, приковав наручниками к койке, и пичкал лекарствами… Я так мечтала об этом празднике в нашем детдоме! Я столько месяцев к нему готовилась!

— Кстати — о лекарствах. Ты что-нибудь принимаешь? — спохватился Павел.

— Пока только обезболивающее. Помогает так себе, но без таблеток было бы совсем хреново, голова почти каждый день раскалывается…

— Как же тебя родители отпустили? — вздохнул он в сердцах.

— А разве они могли мне когда-нибудь что-нибудь запретить? — усмехнулась Мила.

— Ну, а муж-то что?

— Ничего. Звонит, пишет. Я не отвечаю, не беру трубку или сбрасываю его звонки.