Позволь ей уйти

— Кто вы? — хрипло перебил её Павел, глядя на незнакомку во все глаза, медленно принимая и осознавая тот факт, что это не мама. Он знал, что чудес на свете не бывает, чёрт возьми, он слишком хорошо это знал, и всё же так легко и сладко было на несколько мгновений позабыть об этом, видя перед собой волнистые белокурые локоны и знакомый внимательный взгляд из-под ресниц, слушая родной голос… Пусть на минуту, ну хорошо, пусть всего на полминуты — но у него снова была мама. Живая, здоровая, чуть-чуть постаревшая, но всё-таки до боли его мама, воспоминания о которой, оказывается, он всё ещё бережно прятал глубоко в сердце — даже столько лет спустя.

— Так я Нонна, её сестра. Получается — твоя тётка… Вот меня ты, наверное, точно не помнишь. И бабушку свою… бабу Веру… забыл?

Павел молчал, пытаясь вместить в раскалывающуюся голову внезапное появление тётушки из Владивостока и не свихнуться при этом. Сейчас, когда первый шок потихоньку начал проходить, он вспомнил и о наличии кровных родственничков, и о своём давно сформировавшемся к ним отношении.

На смену нежности, любви и застарелой тоске вдруг пришла свежая ярость, всплеснувшаяся в нём с неожиданной силой.

— Вы зачем меня разыскали? — отрывисто и зло спросил он, поднимаясь на ноги. — Чего вам от меня нужно?

— Пашенька! — ахнула тётя Нонна. — Зачем ты так? Мы же всё-таки родня… одна кровь…

Теперь Павел мог смотреть на неё беспристрастно, потому что окончательно убедился — это не мама. Он отмечал и бегающий взгляд, и заискивающий голос, и какую-то общую виноватую суетливость, что в целом производило не слишком приятное впечатление.

— Ну, во-первых, я вам не “Пашенька”, — начал он. — А во-вторых…

В это время дверь служебного входа, неподалёку от которого происходил этот разговор, распахнулась, и оттуда весёлой стайкой выпорхнули балерины из кордебалета, в том числе и объект обожания Артёма — Тонечка Городецкая.

— Паша, пока!.. — защебетали они наперебой, влюблённо глядя на ведущего солиста и одновременно скользя любопытными глазками по фигуре тёти Нонны, стоящей с ним рядом.

— Пока, девчонки, — отозвался он, неловко переступив с ноги на ногу. Не хватало ещё устраивать семейные разборки на глазах у театральных…

— Давайте зайдём куда-нибудь и поговорим начистоту. Хотя бы вон туда, — он кивнул в сторону расположенного напротив здания театра ресторана “Русский балет”. Того самого, в котором был организован банкет после премьеры. Того самого, где он встретил Дашу…

— Туда-а?… — с сомнением протянула тётушка. — Ты знаешь, я как-то не готовилась к походу в ресторан. И, кажется, кошелёк с собой не захватила… — поспешно добавила она.

Он с досадой поморщился.

— Я вас приглашаю, не думайте об этом. Просто неохота торчать тут у всех на виду и привлекать внимание.

— Хорошо, Пашенька, — покладисто и (показалось?) чуточку фальшиво согласилась она. — Как скажешь.

=72

Москва, 2008–2013 гг.

Никто и оглянуться не успел, как промчались первые несколько лет в академии. И в то же время, как много воспоминаний они оставили! Какие это были насыщенные, потрясающие, наполненные интереснейшими событиями прекрасные годы!

Поначалу ребята в интернате ощутимо страдали от закрытости их учебного заведения. Они словно обитали в изоляции от внешнего мира; образ жизни юных танцовщиков был совершенно непохож на тот, который вело большинство их сверстников. Привычная вольница, родители, друзья, бывшие одноклассники остались лишь воспоминаниями: теперь их реальностью были только интернат и академия. Случалось, девчонки плакали ночами у себя в комнатах, скучая по маме и по дому; мальчишки держались, но тоже явно тосковали.

У них не очень часто получалось просто погулять по Москве, поскольку в академии был всего один выходной. Да и самостоятельно шататься по городу ребятам никто не позволял. Их организованно водили на экскурсии — в Третьяковку, на ВДНХ, в театры или на концерты.

Пашка не жаловался — привык, ведь в детдоме им тоже не разрешалось особо своевольничать. Впрочем, запреты на то и существуют, чтобы их нарушать… Иногда он подбивал Артёма и Шейла на подвиги, и вечерами после занятий они тайком сбегали из интерната, чтобы просто пошляться по улицам и почувствовать себя страх какими взрослыми и самостоятельными. Как правило, в этих прогулках их всегда сопровождала Милка, которая пользовалась куда большей свободой в своей приёмной семье.

В интернате Мила появлялась запросто — чуть ли не чаще, чем у себя дома. Традиционно влезала в окно мальчишеской спальни под одобрительные и приветственные возгласы тамошних обитателей, которые очень быстро к ней привыкли и стали воспринимать практически своей, даром что не “балетной”.