Позволь мне верить в чудеса

* * *

В отличие от Ани, которую после истерики отключило быстро и надолго, Корней спал этой ночью плохо, проснулся рано…

Встал вместе с солнцем, сделал первый кофе, прислушался…

Из девочкиной спальни не доносилось ни звука… И это ведь логично. Более чем. Но он испытал тревогу. Поэтому пусть понимал, что не надо бы, но заглянул.

Она спала. Сбросив одеяло, обнимая подушку, как дети обнимают любимые плюшевые игрушки. Выглядела более чем умиротворенной…

Даже не верилось, что сегодня и вчера — это один и тот же человек. Которого он сам зачем-то в какой-то момент готов был в крошку растереть, а потом… Впервые в жизни искренне хотел собрать в цельное из осколков.

Наверное, предпочел бы не знать все то, что она отчаянно вывалила, но это была вполне достойная кара за поведение. И теперь уже вряд ли получится забыть это тихое: «потому что этого мало… Чтобы меня любила мама — этого мало.».

И каким бы черствым человеком он ни был, насколько сам действительно не смог бы познать глубину трагедии, не сомневался — для нее это трагедия…

И образ женщины, которая безжалостно лишила собственную мать и дочь крыши над головой, обрел новый «шарм».

Хотя ведь не она одна была в этой череде «этого мало»… И он сам попал туда.

«Мало, чтобы вы видели во мне не просто глупую девочку».

И вот сейчас он смотрел… А где глупая девочка — не видел. Беззащитная, наивная, влюбленная… Как оказалось, в него… Красивая… Особенная…

Потому что потопталась по всем правилам разом, а вместо того, чтобы тут же быть выброшенной из квартиры, оказалась сильно ближе. Важнее что ли.

Пусть в отличие от нее, Корней не считал своей сильной стороной человеколюбие, но по отношению к ней что-то похожее просыпалось. Или это не человеколюбие вовсе?

Мужчина стоял на пороге спальни, скользя взглядом по девочке — от разметанных по подушке волос до пальчиков на вытянутых голых ногах, не меньше пяти минут… Потом же оставил досыпать, так и не ответив на свой вопрос.

Сходил в зал, дальше — в кондитерскую, в которую в жизни не заглядывал, ведь не было надобности. Оттуда снова домой…

На сей раз уже не заходил в спальню — прислушался просто. Девочка по-прежнему спала.

Дал понежиться до двенадцати, постучался, услышав совершенно не убитое, а даже будто радостное: «десять минут!», усмехнулся…

Вот только понял это, уже когда отошел к окну, а улыбка с губ так и не сползла.

Близился момент установки «зайкиных правил».

* * *

Аня вышла ровно через десять минут. Закрыла дверь в спальню, прижалась к ней спиной, неловко улыбнулась в ответ на взгляд Высоцкого, брошенный от окна в гостиной.

— Доброе утро. Проспала…

— Доброе… — Корней прошелся новым взглядом по девушке. Уже одетой в джинсы и футболку, собравшей волосы в косу… Узнала бы, что он к ней вламывался — со стыда сгорела бы, тут без сомнений… — Кофе будешь? — спросил, возвращаясь к глазам. Открытым будто шире обычного. Сначала застыла, будто переваривая вопрос, потом дробно кивнула, потом, когда Корней сделал шаг в сторону кухни, наоборот мотнула.

— Я сама могу. Не волнуйтесь! — сделала порывистое движение по коридору туда, где стояла кофемашина, но при всем желании не успела бы раньше. Да и в какой-то момент затормозила, глядя на пол…

Туда, где ночью валялась разлетевшаяся на осколки ваза и пострадавший букет.

Сейчас здесь не было ничего. Чистый гладкий пол и пустота на столешнице.

— Вы убрали? — Аня спросила, вновь поднимая взгляд на Высоцкого.

— Я. Ты хотела оставить? — который поставил уже чашку, тоже посмотрел, позволяя губам дрогнуть в улыбке… И если раньше Аня непременно расценила бы вопрос, как издевку, тут же спеша опустить взгляд, то сегодня хмыкнула в ответ. — С молоком?

— Да. С молоком, — Корней кивнул, аппарат зашумел.

Продолжая стоять посреди коридора, Аня следила за действиями мужчины. Когда кофе был готов, чашка переместилась туда, где Аня предпочитает сидеть. Рядом с небольшим картонным пакетом.

Высоцкий уловил ее вопросительный взгляд.

— Сладкое любишь? — спросил, обходя стол, беря в руки свою чашку, делая несколько шагов с ней в сторону от стола…

— Да. Очень.

И можно было бы жеманничать, скромничать, но Аня отвечает честно, медленно подходя к «своему» табурету.

— Отлично. Должно понравиться…

Высоцкий отвлекся, достал из кармана телефон, сначала что-то читал, а потом печатал пальцами одной руки, Аня же опустилась на табурет, сделала глоточек кофе, глядя из-под опущенных ресниц на мужчину… И пусть понимала, что вкус напитка более чем привычный, что делала его кофемашина, а не человек собственными руками… Но ощущала совершенно по-особенному… Потом, стараясь зачем-то не шуметь сверх меры, тихонько развернула пакет, заглядывая внутрь…

Там был шоколадный круассан. Всего один.

— А вы? — Аня снова посмотрела уже в отрытую, поймала сначала не совсем понимающий взгляд мужчины, потом он посмотрел на пакет.

— Это тебе.

И несомненно дал честный ответ. Реагируя на который Аня кивнула, испытывая смятение.