Позволь тебя спасти

— Иногда и при соблюдении всех предписаний происходят такие случаи. Причины могут быть разные. Стресс, голод, непривычные физические нагрузки.

Все в ожидании смотрят на Клем, но она молча качает головой. Думаю, я знаю, из-за чего она могла волноваться — осложнившиеся отношения с Тимом, наши отношения, которые скрываем ото всех. Это не могло пройти бесследно при ее болезни.

И упоминание о физических нагрузках не проходит мимо меня. Могло ли причиной обморока стать то, что прошлой ночью мы были слишком… активными?

Я чувствую, что налажал.

— Ты, наверняка, снова не приняла лекарство, но не признаешься, — упрямо настаивает Бен. — Господи, нельзя быть такой безответственной!

— Ты меня достал! Не забывала я ничего!

— Бен, прекрати! — строго велит мистер Стивенс, и Бену ничего не остается сделать, как замолчать.

— Нет, нет, причина не в этом, — качает головой доктор Флин. — Анализы Клем показали, что у нее гормональная недостаточность. Низкий уровень кортизола, скорее всего, и вызвал обморок.

Доктор пускается в объяснения, используя медицинские термины, а я не могу отделаться от мысли, что это моя вина.

Позже приходит медсестра, взять еще какие-то анализы, и нас всех выставляют из палаты. Док убеждает нас отправиться домой, потому что Клем требуется отдых, а завтра ее могут выписать.

Мэри с Льюисом уезжают, пожелав нам спокойной ночи. Мы с Беном остаемся на парковке одни. Мне необходимо во всем признаться ему, дальше тянуть некуда. К тому же по напряженному молчанию Бена я чувствую — он и так догадался.

— Какого хрена, приятель? — срывается Бен, угрожающе наступая на меня. — Моя сестра? Ты и моя сестра?!

— Бен, это не…

Его кулак врезается в мою челюсть. Острая вспышка боли взрывается в месте удара, горячей волной разливаясь до самой макушки. Меня отбрасывает назад, но, хотя и с трудом, мне удается удержаться на ногах.

Твою мать! А у него приличный удар справа.

— Как ты мог?! — орет Бен в ярости. — Это же Клем, а не какая-то девка на ночь! Она тебе не способ отвлечения для несчастного вдовца!

Он вновь пытается ударить меня, но я пригибаюсь, обхватив его за пояс, и мы падаем на асфальт. Я не делаю попыток напасть на Бена и намеренно причинить ему боль. Он имеет полное право выйти из себя. Мы боремся, катаясь по ночной парковке, и я стараюсь удержать свое лицо вне досягаемости кулаков Бена.

— Ты… поступил… как последний… гавнюк, — пыхтит Бен, изрядно вымотанный нашей борьбой.

— Я знаю! — мое дыхание тоже сбито. — Но она не просто… замена. — Я удачно уворачиваюсь от кулака друга, хотя сил на сопротивление остается все меньше. — Я люблю… ее.

Слова производят оглушающий эффект — мы с Беном замираем. Проходит секунд тридцать, прежде чем он моргает и скатывается с меня.

— Любишь? — сипит Бен, тяжело дыша.

— Люблю.

Я принимаю положение сидя, пытаясь отдышаться.

— Черт! — Бен запускает руку в спутанные светлые волосы и хмыкает. Мы смотрим друг на друга, а уже через несколько секунд смеемся так, что валимся на спины. Благо, асфальт теплый.

Проходит несколько минут, когда мы успокаиваемся и, лежа в тишине, смотрим в ночное небо.

— Она больна, друг, — тихо произносит Бен, и каждое его слово пропитано болью за Клем.

— Знаю, приятель, — сглатывая ком в горле, отзываюсь я.

Нам не нужно лишних слов, чтобы понять, как паршиво каждому из нас от того, что человек, которого мы оба любим, страдает. Это объединяет нас, связывает крепче долгих лет дружбы.

Порой, разделенная боль делает нас ближе друг к другу сильнее любой радости.

***

— О Боже! — Клем подносит ладошки к лицу, распахнув от изумления глаза, когда на следующий день я вхожу в ее комнату.

— Немного повздорили с Беном, — неловко улыбаюсь я. — Но уже все хорошо, — спешу заверить, чтобы она еще больше не расстроилась.

Здорово он меня вчера приложил. На моей левой щеке огромный кровоподтек, и челюсть все еще немного онемевшая.

— Мне жаль.

Клем сочувствующе морщится, протягивая ко мне руки. Я подхожу ближе и опускаюсь на постель рядом с ней. Ее вид беспокоит меня. Она слишком бледная, с темными кругами вокруг глаз. Стараюсь не показывать, но трудно скрыть тревогу во взгляде за нее.

— Ладно, я заслужил, — смиренно признаюсь я. Потом тянусь к ней и нежно глажу по лицу. — Ты как?

Вопросы подобного рода могут раздражать, знаю по себе. Когда после смерти Дженнифер ко мне подходили люди и спрашивали, как я, мне хотелось послать их. Ответить, что все херово и не может быть иначе, потому что — угадайте что? Правильно — моя жена покончила с собой, так что да, могло быть и лучше.

Но теперь понимаю, что просто не можешь не спросить это у небезразличного тебе человека. И мы ожидаем услышать «Все не так плохо», даже если это не так на самом деле. Иногда нам просто необходимо слышать подобные слова, чтобы иметь надежду.

— Все будет нормально.

Клем старается улыбаться, но у нее не очень хорошо получается.

— Знаешь, если хочешь выругаться или поплакать, я не буду тебя судить, — заверяю я. — Потому что это отстой, Клем.