Позволяю любить

И все хором сразу запели другую песню. «Вы такая красивая пара, здорово смотритесь вместе!..» Это было абсолютной правдой. Аня приходила в неописуемый восторг, видя себя с Сергеем вместе в зеркале. Пикантный диссонанс добавлял притягательности, эротизма и загадочности: рядом с ним, высоким и мускулистым, Аня выглядела хрупкой и маленькой; так и должно быть: слабая женщина, а рядом — сильный мужчина.

Еще больше этот контраст подчеркивали его угольно-черные волосы в сочетании со смуглой кожей. Рядом с ним золотистые волосы Ани выглядели светлее, а молочно-белая кожа казалась полупрозрачной. Аню сразили глаза Сергея — это из-за них она влюбилась в него по уши, до беспамятства. У жгучего брюнета должны были быть именно карие глаза. Это было бы логично. Но сама жизнь нелогична, а Сергей только подтверждение этому. Глаза у него оказались ярко-зеленые.

— Твои глаза — как море, — шептала она ему на ухо по ночам, теснее прижимаясь, зарываясь в его объятия, словно в уютную и безопасную норку.

— Твои глаза — как небо, — отвечал он, нежно касаясь кончиками пальцев ее тонкой бархатистой кожи.

Одного касания достаточно, чтобы в нем вспыхнуло желание. Одного взгляда достаточно, чтобы она это чувствовала.

Куда все исчезло?

Безмятежные и счастливые дни имеют обыкновение пролетать очень быстро. Серые будни тянутся бесконечно долго. Аня стала замечать в Сергее его прежнюю неуверенность, закомплексованность. Никакие ее слова не могли убедить его в том, что он для нее самый лучший и самый любимый. Его ревность стала приобретать болезненные очертания: он устраивал допросы, когда она задерживалась в больнице, недоверчиво выслушивал ее объяснения, приходил в раздражение, когда она встречалась с подругами, высказывал критичные замечания по поводу ее стиля в одежде. Ему казалось, что для замужней женщины она одевается неприлично, слишком стремится привлечь внимание других мужчин столь откровенными нарядами.

— Да меня хоть в мешок замотай, я все равно буду красиво выглядеть! — в сердцах кричала Аня, уставая от его придирок.

— Слишком красиво. — И в голосе его звучала нескрываемая угроза.

Забыть, забыть, забыть…

Не получалось. Друзья и знакомые вновь и вновь напоминали. Участливо спрашивали, не сожалеет ли Аня о своем необдуманном уходе, не держит ли в тайне варианты возвращения? Но Аня знать ничего не желала о Сереже. А мир не без добрых людей. Их сердобольность не имеет границ. Они регулярно сообщали Ане обо всех происшествиях в его жизни.

— Ты ведь знаешь, что Сережа… у него новый офис… купил новую квартиру… видели с девицей… — докладывали они, заботливо заглядывая Анне в лицо, пытаясь угадать, больно ли ей слышать о нем, отслеживает ли она его трепыхания по этой жизни.

И в этом их подвох. Скажи она в ответ «да, знаю», тут же возникнет новый резонный вопрос:

— Откуда? Ты разве интересуешься им? У тебя с ним еще не все завершено?

А если ответить «нет, не знаю и знать не хочу», то можно нарваться на их убийственно-унижающее сочувствие.

— Ты еще любишь его! — сделают они вывод.

Поэтому Аня молчала, равнодушно выслушивала их сообщения и старалась перевести разговор на другую тему — расспрашивала о здоровье, детях, родственниках, знакомых, о делах на работе и обо всем прочем, что могло отвлечь от главной в жизни темы.

Антон, Антошка, Тотошка, Тото…

Такое безобидное имя. Он нисколько не напоминает Сергея, нисколечко на него не похож. Его губы мягкие и нежные, вздрогнувшие при первом поцелуе. Эти пухлые детские — они совсем не такие, как те, другие, узкие, самоуверенно изогнутые, при первом поцелуе которых Аня почувствовала себя школьницей, сдающей экзамен по сексологии. Какое счастье, что в школе нет такого предмета!..

Аня смотрела в глаза Антона и видела в них океан любви. Чистый, теплый, глубокий, темно-синий и — безграничный. Его глаза не похожи на те, другие глаза, ничего не требующие, но порой пронзающие своим равнодушием и бесчувственностью, отравляющие зеленью тоски и печали — и это в то время, когда губы его шептали: «Мне ничего от тебя не нужно!..»

Спасибо, утешил! Это все, что получалось у него говорить ей после безобразных сцен ревности и удручающих, въедливых допросов с пристрастием.

Глаза Антона другие — они требуют всего и сразу, здесь и сейчас. Они кричат и шепчут, нетерпеливые, для них любая неопределенность смерти подобна, а губы упрямо повторяют: «Я люблю тебя!!!» И если нет взаимности, то все, конец жизни.

И ради этих губ и этих глаз стоит жить.

Теперь, целуя губы Антона, Аня ежеминутно убеждала себя, что не любит его, ничего не чувствует. Если и есть в ней какие-то чувства и эмоции к Антошке, то это нереализованный, убитый на взлете материнский инстинкт проявляется в столь «извращенной» форме. Она говорила себе, что чувствует за него ответственность.