Позвони мне

Через мои руки за долгую практику прошло немало интересных инструментов, в том числе и итальянских кровей, однако услышанное на сей раз откровенно потрясло всех присутствующих в зале. Скрипка обладала очень мощным концертным звуком, при этом тембральный диапазон её оказался насыщен такой фантастически яркой палитрой красок, что она буквально воздействовала физически, волновала ваше нутро. В лирических пассажах звук был настолько тёплым и проникновенным, что невольно подкатывал ком к горлу. Когда же исполнение переходило в более решительные формы, зал наполнялся звуками неподражаемой патетики и драматизма. Потрясенный исполнитель Сергей Шот временами невольно прекращал игру и внимательно всматривался в дивную скрипку.

Искушённым коллекционерам прекрасно известно положение, согласно которому иногда попадаются в собственность антикварные вещи, от которых невозможно избавиться. Не потому, что художественное изделие не представляет собирательского интереса, – просто раритет не желает расставаться с вами. Вы будете много раз обменивать, продавать подобную штуковину, а она вновь и вновь будет находить вас. И вот каким-то подсознательным наитием я почувствовал, что эта клеймёная скрипка довольно прочно увяжется за мной.

А потому принялся потихоньку забавляться, стал нарочито искать клиентов, дабы сосватать им скрипку и с любопытством наблюдать, каким образом она возвернётся обратно. Учитывая уникальные концертные возможности инструмента, я с лёгкостью необыкновенной находил покупателей, но она невероятно быстро вновь и вновь возвращалась ко мне. Наконец я предпринял решительный шаг и завёз инструмент в Крым, на довольно значительное от себя удаление. И вот здесь произошло нечто непредвиденное – скрипка по-серьёзному проявила свой характер.

Однажды вечером, примерно через полгода после того, как я расстался с таинственной скрипкой, у меня в прихожей раздался гостевой звонок. На пороге я встретил женщину и едва признал в ней крымскую скрипачку, которая сделалась хозяйкой клеймёного инструмента. Сказать, что она изрядно постарела, – это значит не сказать ничего. Передо мной стоял абсолютно несчастный, разрушенный горем человек. Она молча разрыдалась и показала свои негнущиеся в суставах, опухшие пальцы рук, под мышкой у неё я признал знакомый скрипичный футляр. Разговор оказался предельно коротким. Я, разумеется, вернул пострадавшей женщине деньги и принял в дом забавную проказницу.

История с крымской скрипачкой заставила посмотреть на дело ответственно, и я прекратил рискованные игрища. Несколько лет не прикасался к инструменту, пока однажды всё-таки решился очистить деки от злополучных символов рока, что для скрипичного мастера не составляет большого труда. Последствия вмешательства в энергетику скрипки оказались для меня примерно такими же, как в случае с ремонтом Стрибога, разве только в более щадящем режиме. Сейчас, насколько я осведомлен, скрипка находится в Германии, по-прежнему радует слушателей своим чарующим звуком и, надеюсь, не доставляет законным владельцам обременительных хлопот.

В заключение этой главы желаю обратить внимание читателей на показательную судьбу великого музыканта Леонида Борисовича Когана. Как известно, вся творческая жизнь подлинного маэстро была напрочь связана с наследием легендарного Никколо Паганини. Проникновение Леонида Когана в художественную и исполнительскую манеру гениального итальянца оказалось на столько глубоким и органичным, что это роковым образом обусловило равный возраст прожитых ими лет. Оба этих несравненных исполнителя, разумеется, играли на аналоговых скрипках знаменитого Гварнери дель Джезу. С большой вероятностью смею предположить, что любой человек, дерзнувший в будущем неловко вторгнуться в эту тончайшую мистическую связь, будет безжалостно уничтожен провидением. К скрипке Леонида Когана следует относиться с высочайшим благоговением и много о чём передумать, прежде чем отважиться прикоснуться к её струнам.

1957 год

Своим чередом наступил следующий, опять-таки юбилейный, в сорок лет от штурма Зимнего, тысяча девятьсот пятьдесят седьмой год. Тщетно пытаюсь развеять розовый флёр моего пионерского детства. То ли издержки возраста, то ли коммунистическая бесовщина какая-то, но, право же, вовсе не отложились в памяти внешние признаки проявления социальных неравенств той поры. У нас напрочь отсутствовало восприятие друг друга с позиции имущественного превосходства. Невозможно даже представить, чтобы кто-то из моих одноклассников позволил себе кичиться материальным достатком.