Позвони мне

Петька с материнской нежностью прильнул тёплой щекой к влажной морде коня и начал по-детски шептать ему на ухо приятные лошадиные радости, которые наступят после небольшого терпения. Гаврилка, как заправский коновал, подлез под брюхо животного, без страха, профессиональными движениями принялся врачевать повреждённое место. Плотным рядком от самого копыта уложил верёвочный жгут и затянул концы в цыганский узел.

Только после завершения всей операции хворый конь высвободил из Петькиных объятий взопревшую голову, повернул её и уставился налитым кровью глазом на верёвочный жгут. Несколько раз попробовал опереться копытом об пол, обнаружил некоторое улучшение и в знак благодарности закивал головой.

– Как думаешь, выдюжит конь? – негромко поинтересовался ординарец.

– Выдюжит, ещё здоровее окажется, – с уверенностью ответил сведущий конюх. – Надавлю капустного сока и буду всё время подмачивать жгут, через пару дней как рукой снимет. Можно сразу седлать и в парадный строй выводить.

Петька достал из кармана серебряный полтинник, вертанул его щелчком большого пальца правой руки, подхватил на лету и сунул Гаврилке с наказом:

– Вот возьми, купишь несколько вёдер овса с отрубями, покорми хорошенько коня, негоже оставлять в беде боевого товарища. А за зубы никого не вини, сам заработал, может, до свадьбы новые, лучше прежних, вырастут да ума хоть немного прибавится.

И уже со спокойной, заметно облегчённой, душой ординарец покинул конюшню. Теперь все военные действия на сегодняшний день были благополучно завершены, но оставалась еще одна, довольно непростая оказия, не терпящая уже никаких отлагательств. Надо было непременно появиться у Алексея Игнатьевича, знатного кузнеца и уважаемого по всему казачьему Уралу человека. Дважды приходили от кузнеца посыльные, передавали просьбу о встрече. Петька безошибочно догадывался для чего и кому нужна эта встреча и даже не сомневался, о чём пойдет на ней речь. Поэтому, положа руку на сердце, отправился на разговор не в самых розовых ожиданиях.

Дело в том, что большинство счастливых обитателей легендарной Чапаевской дивизии, в силу разных причин, едва ли не от младых ногтей, пребывало под магическим воздействием сакраментального слова «халява». Любовь к дармовщине, иногда в воспитательной, а часто и откровенно придурашливой форме, закладывалась в сознание людей с самого детства. Не только прекраснодушные народные сказки изобиловали и услаждали душу бесконечными «вдруг откуда ни возьмись» или «по щучьему веленью», но и традиционное христианское исповедание было прицельно ориентировано на принятие дармовых небесных подношений.

Каждый православный священник, облачённый в длиннополую чёрную ризу, неотлучно имел при себе карманный молитвослов, убористо испещрённый магическими текстами, способными повлиять на любую житейскую ситуацию в капризной человеческой судьбе. Эти чудотворные прописи, дарующие небесное заступничество, вычитывались сердобольными чревовещателями иногда за малую, но порой и за вполне ощутимую мзду.

Захотел, предположим, человек заняться обыкновенной торговлей. Ему в первую очередь полагалось обратиться к главному распорядителю небесной благодати, к хранителю благочестия протоиерею Науму. Тот с видом циркового факира извлекал из штанов карманный молитвослов, вычитывал в рубрике «торговля» магические изречения, исторгнутые из уст Иоанна Сочавского, и великомученик тут же принимался за дело, то есть начинал умножать в торговле положительное сальдо. После чего барыши просто лавиной сыпались на голову клиента, позолотившего Науму упрямо выставленную лапу. Заступничество великомученика естественным образом напрямую зависело от размеров подношения и готовности отзываться на неиссякаемые нужды отца Наума. В целом складывалось впечатление, что Иоанн Сочавский возглавлял в небесной канцелярии министерство торговли вкупе с главным налоговым ведомством.

Или вот вам еще одна, знакомая каждому хлеборобу, житейская ситуация. Предположим, у кого-то в хозяйстве прихворнула кобыла. Такая беда случается сплошь и рядом. Что может приключиться на крестьянском подворье более досадное, нежели потеря конской тягловой силы? И опять-таки ничего нет вернее, как с полтиной в зубах притащиться к протоиерею Науму, то бишь к распорядителю небесной благодати, чтобы он справил молебен взявшим над домашними животными силу Флору и Лавру. Хворая кобыла ещё до завершения требы начинала грызть в нетерпении удила и чуть ли не напяливать на себя рабочую упряжь. Многие в Чапаевской дивизии не без основания полагали, что Иисус Христос в Нагорной проповеди только и говорил, что о процветании торговли да о благоденствии хворых кобыл.