Событие шестьдесят первое
Сашка ходил по залу и тыкал пальцем в военных в белых мундирах. Народу было прилично. Человек семьдесят, ну, может чуть поменьше. Приврал немного, в залу метров двадцать на десять семьдесят и не вошло бы. Вечер… дуэли дархана Дондука с Александром Сергеичем Пушкиным на шахматах и стихах, из-за обилия желающих поприсутствовать, перенесли из небольшого дома княгини Софьи Сергеевны Мещерской в большущий дворец князя Вяземского. Пётр Андреевич, как Сашке сказал Виельгорский, передавая приглашение,служит вице-директор департамента внешней торговли, а фактически возглавляет сей департамент и держит в своих руках всю внешнюю торговлю Российской империи. И, кроме того, он очень модный поэт и участвует в создании журнала «Современник» и является одним из его идейных вдохновителей, совместно с Пушкиным. Скоро обещают выпустить первый номер. Весь высший свет в ожидании.
Сашка с Анькой прибыли на поэтический вечер одними из первых. Ну, Кох же какой никакой немец и привык к пунктуальности. Если сказано к шести вечера, то к шести и подъехали. Ваньку не забыв с собой прихватить.
— Наймешь извозчика через пару часов и пусть он стоит ждёт, если эти товарищи будут на вечере, то я выйду вместе с ними и укажу на них. Нужно узнать, где живут, — для надёжности повторил задание пацану Виктор Германович. Нет, Ванька младший не дурак и с памятью у него всё нормально. Но он… увлекающаяся натура. Может, думая, что «Вашество» именно так бы велел поступить в изменившейся ситуации, такой отсебятины наделать, что при выслушивании о результате, думать начинаешь, а чего просто не перегрыз горло. Проще же.
— Замёрзнем, Вашество, — изрёк правду матку Ванька. На улице был не так чтобы прямо минус сорок, но холодно и ветер пронизывающий с моря.
— М… Ну, хорошо. Сейчас едете домой, три часа сидите в тепле. Потом тепло одеваетесь и возвращаетесь. Ну и дальше, как сказал. Ноги кроме портянок в газеты заверни, прежде чем в валенки совать. Говорят, помогает.
Приехали, они с Анькой, зашли в залу по роскошной мраморной лестнице, а там пять человек. И Пушкина нет. Так-то явно не немцы собираются. Ну, хоть Михаил Юрьевич Виельгорский имелся в наличие. К нему Сашка с Анькой и подошли.
— Анна Тимофеевна, весь двор, да чего там, весь Петербург, только о вас и говорит, — увидев их щелкнул каблуками и склонился поцеловать ручку и купчихи главный конюший империи.
— Твой знай, где Пускин? — обвел пустой зал руками Дондук.
— Ах, это?! Не переживай, дархан, в Петербурге принято опаздывать. Это как правило хорошего тона. Но уверяю тебя, силы воли у господ пиитов и других любопытных надолго не хватит, в течении часа все соберутся.
— Мине надо Глинка, — на самом деле нужен был. Сашка не совсем стих сочинил он… Ну чего смог и помнил.
— Мишель? Он здесь. Я его видел. Сейчас появится, может зашёл к Вяземскому в кабинет.
— Сильно нужен! — надавил Сашка.
— Хорошо. Пойду поищу, всё же я как бы чувствую себе немного организатором. Надеюсь, вы и теперь нас удивите. Как Анна Тимофеевна весь Свет в шок повергла.
Вернулся шталмейстер с композитором через пару минут.
— Твоя холосый музыкат? — насупился, оценивающе оглядывая Глинку Сашка.
— Не мне судить.
— Чего судить? Ты играть, она петь, смозесь. Нет нот, с голос.
— Подобрать мелодию к песне? — понял Глинка. — Я попробую.
— Пойдём пробовать, где рояля?
— В кабинете Петра Андреевича есть клавесин.
Пришли выгнали всех, но хозяин вернулся и такую рожу на своём очкастом лице соорудил жалобную, что Глинка решил её повторить, и теперь вдвоём смотрели умоляюще на дархана Дондука.
— Твоя молчать?
— Моя молчать? Моя — могила! — перекрестился троекратно князь Вяземский.
— Вот слов. Последний две строчки два раза с повышением голос. Поняли? Гломко. Пафасна.
Листка два. Один у Аньки. Она хоть и выучила песню, но трусит. А эти в шесть газ, у Вяземского очки прикольные, уставились.
На поле пушки грохотали,
Гвардейцы шли в последний бой,
А молодого капитана
Несли с пробитой головой.
По пушке вдарило картечью,
Прощай, гвардейский эскадрон!
Четыре трупа, два увечья
Им не пройти сквозь наш заслон.
Все флеши пламенем объяты,
Сейчас рванет боекомплект,
А жить так хочется, ребята,
Но выбираться сил уж нет.
Нас извлекут из-под обломков,
Поднимут на руки каркас,
И залпы тысячи орудий
В последний путь проводят нас.
И побегут тут почтальоны
Родных и близких известить,
Что сын их больше не вернется
И не приедет погостить.
В углу заплачет мать-старушка,
Слезу рукой смахнет отец,
И дорогая не узнает,
Каков у парня был конец.
И будет твой портрет пылиться
На полке пожелтевших книг —
В парадной форме, при наградах
И ей он больше не жених.