Позывной «Хоттабыч» 3

– Да не знаю… – Я привычно огрызнулся, и только после задумался над его словами. Что-то со мной действительно не так… – Похоже, Силовая «ломка» началась, командир, – предположил я, припомнив наставления Владимира Никитича. – Организм еще после Абакана не отошел, вот и приспосабливается, как может – отсюда и гребаная нервозность. Братва, вы на меня особо внимания не обращайте – дедушка в маразме и ждет приближения скорой деменции, этим все и сказано. Извиняйте, если на кого зря нагавкал! Не со зла!

– Хорошо, – принял мои странные «извинения» азиат, – дальше продолжать?

– Продолжай, Мимар! – распорядился командир, присаживаясь на одну из ступенек, ведущих к костяному трону.

– Так вот, – вновь вернувшись к теме разговора, произнес тибетец, – фигура местного повелителя вам всем хорошо известна по детским сказкам. Кроме Роберта, конечно, – подумав, добавил Мимар, – он-то в детстве русскими сказками не увлекался.

– Не увлекался, – мотнув головой, подтвердил оберштурмбаннфюрер. – Это было бы странно – русские сказки в Германии…

– Ничего странного в этом не вижу, – как обычно ворчливо не согласился я с «левыми» отмазками поганых нациков. – Я вот, например, очень даже немецкие сказки уважаю: и народные, собранные братьями Гримм, и Гофмана со «Щелкунчиком», и Гауфа с его «Маленьким Муком» и «Холодным сердцем»! – Уел я-таки фрица – знай наших! Наша страна – самая читающая страна в мире! Была… Но здесь и сейчас это утверждение все еще «работает». – Так что, нечего на зеркало пенять! Ну, давай, родной, кто тут у нас жил-поживал, да добра наживал?

– Нет, – замотал головой тибетец, – не путайте – это не тронный зал, и не жилое помещение. Это – усыпальница. Мавзолей, как у вашего Ленина…

– Ёк-макарёк! Тогда какого хрена этот здоровяк не в гробу? – Не сказать, чтобы я сильно удивился, но, слегка непривычное для «наших широт» явление. – Не хотел бы я, вот так, сидя упокоиться…

– У разных народов свои представления о жизни и смерти, – пожал плечами Мимар. – Так вот, «коллеги», – уравняв нас всех одним махом, подытожил тибетец, – а вы, уважаемый Хоттабыч, оказались абсолютно правы, назвав сие место палатами Кощея…

– Да я же… просто пальцем в небо… – Я даже поперхнулся от такой неожиданности. – Серьезно? Кощея? Того самого, который Бессмертный?

– Того самого, – даже не улыбнувшись, ответил тибетец, – Бессмертного.

– Так он же того… помер, кажись… Какой же он тогда Бессмертный? – Озадачился я самым резонным в этом случае вопросом.

– С Древними Существами все обстоит не так просто, как кажется на первый взгляд. – Напустил туману азиат. – Да вы и сами, наверное, сумели ощутить это на себе… Святогор, к примеру, тоже считался мертвым на протяжении тысячелетий. Однако, его Могучий Дух вас очень сильно изменил. Ведь вы уже давно не тот, кем были до Ритуала. Пусть, еще и не Великий Дайтьи, но уже и не простой Осененный! То, что вы «играючи» сотворили с Абаканом, говорит само за себя.

Вот, чертов умник! Думаешь, вычислил старика? Да, я другой – не тот, кем был ранее (спи спокойно, Илья Резников из этого мира – за твою безвременную смерть кто-то обязательно ответит!), но я и совсем не тот, на чье возрождение надеются вражеские потрохи и их дрессированные тибетские обезьянки!

Видимо, широкая гамма эмоций, отразившаяся на моем морщинистом лице, что-то сказала азиату. Вот только хрен он угадал, чего на самом деле я больше всего желаю! И неожиданно всплывшие в моей голове рифмованные строки из хрен знает каких пыльных и заброшенных закоулков моего мозга, отразили обуревающий меня вулкан страстей. И, не придумав ничего лучшего, я продекламировал вслух эти строки:

– Нет, я не Байрон, я другой, Еще неведомый избранник, Как он гонимый миром странник, Но только с русскою душой. Я раньше начал, кончу ране, Мой ум не много совершит;В душе моей, как в океане, Надежд разбитых груз лежит. Кто может, океан угрюмый, Твои изведать тайны? КтоТолпе мои расскажет думы? Я – или бог – или никто![23]

Три пары глаз, в немом изумлении уставившихся на меня, старого пердуна, с выражением декламирующего стихи в забытом не только людьми, но и самим Создателем месте – усыпальнице Бессмертного Кощея, могли сказать о многом. Но чтобы их однозначно понять, не надо было иметь семь пядей во лбу. И командир первым озвучил общее мнение:

– Хоттабыч, дружище, с тобой все в порядке?

– Думаешь, буденовку совсем у старика совсем сорвало? – ядовито поинтересовался я.

– Не буду отрицать, – ответил оснаб, – мелькнула такая мысль. С чего это ты стихами заговорил? Свои сочинил, что ли?

– Вы чего, ребятки? – Вот тут уже пришел черед и мне удивляться. – Это же Лермонтов! – воскликнул я.

– Кто? Лермонтов? – Пребывая явно «не в курсе», переспросил оснаб.

– Ну… как же?.. – Такого развития событий я явно не ожидал, поэтому и сам принялся «тупить» со страшной силой. – Лермонтов же… Михаил Юрьевич… Великий русский поэт…

– Не знаю такого[24], - пожал плечами оснаб, и вопросительно взглянул на наших «соратников». Те предсказуемо тоже помотали головами. – Ты, наверное, что-то напутал, Хоттабыч…