– А ты на глаза его глянь, командир! – Обратил я внимание Головина на кардинальное изменение во внешности тибетца. – Эй, ты, болезный, а ну глянь сюды! – окликнул я Мимара.
Азиат медленно обернулся ко мне и, первый раз за все время, моргнул. И цвет его глаз неожиданно вновь сменился на темно-карий, уже привычный нам с Александром Дмитриевичем (надо взять в привычку называть Петровича настоящим именем, в Рейхе он опять князем будет).
– Ты видел, командир? Видел? – едва не выколов азиату глаз своим указательным пальцем, заорал я. – Глаза! Они вновь изменились! Другими стали…. Не успел? – По «виноватому» выражению лица оснаба и покачиванию его головы, я понял – он действительно не успел.
– Ты чего, Хоттабыч? – Дернувшись слегка назад, чтобы не наколоться на выставленный вперед палец, возмущенно просипел Мимар. Причем, вопрос был произнесен его обычным голосом, а не тем, словно из бочки.
– Что это сейчас было, Мимарка? – Накинулся я на него с вопросом, решив, что азиат, наконец-то, вернулся во вменяемое состояние. – С твоими глазами? С голосом? И вообще…
– А что было-то? – Типа: «я не я, и лошадь не моя», ответил хитрый азиат.
А может и действительно он не при делах? Со всей этой Магической хренотенью столько чертовщины связано, что без хорошей бутылки разобраться, ну никак не получается!
– Ты, Мимарка, мне тут тюльку не гони! – Я решил попытаться взять азиата нахрапом. Ведь явно знает, сучий потрох, что с ним сейчас происходило. – И за идиотов нас командиром не держи! Сейчас мы быстро твои мозги в два лица вскроем и посмотрим, чего ты там от нас заныкать пытаешься…
– Нет! – очень нервно и поспешно крикнул тибетец, явно не желая вмешательства в свой «мыслительный процесс» двух сильных Мозголомов… Ну, ладно-ладно, одного сильного, а я так – за компашку рядом постою. – Не надо ничего вскрывать! Я сам расскажу!
То-то: знает кошка, чьё мясо захомячила! Конечно, при вскрытии его черепушки, часть мозга, где содержится суперсекретная информация, ему напрочь выжжет. Но свеженькое-то его никто не «программировал» на самоуничтожение. Вот и струхнул, барбос тибетский.
– Давай, выкладывай, чего это за херня с тобою происходит? Иначе… – Поставил я жесткий ультиматум.
– Это одна из особенностей моего Дара! – Неожиданно выдал хитрожопый тибетец первое, что пришло ему в голову.
– Чего-то я ничего о таких Дарах и слыхом не слыхивал… – Грозно надвинулся я на Мимара. – Правда, командир?
– Правда, Хоттабыч, – кивнул оснаб, то ли подыгрывая мне, то ли, действительно не знает.
– Ну? – На указательном пальце, который я до сих пор не удосужился убрать от его лица вспыхнул жаркий огонек пламени. Это должно было хорошенько подстегнуть этого гребаного утырка. – Отвечай, млять! В пепел сожгу, падла!
– Господа… камрады… – неожиданно вмешался в нашу вакханалию с допросом оберштурмбаннфюрер Хартман. – А что здесь происходит? – Поскольку наш чрезмерно эмоциональный разговор велся, в основном, на русском языке, эсэсовец, похоже, опять нихрена из него не понял. – И, если можно, по-немецки…
– Можно, Робка, – перешел я немецкую речь. – А происходит у нас следующее: вот эта редиска…
– Причем здесь редиска? – не понял моего юмора Хартман.
Да и командир, не знакомый с «золотой фильмотекой» позднего СССР, тоже, походу, не догнал. Да и не мог, в принципе (если только случайно не подсмотрел в момент нашего ментального «слияния»), поскольку не наслаждался бесподобными «Джентльменами удачи».