Позывной «Хоттабыч»

— А где наша не пропадала! Бывай! — Я качнул расположенными на плече лопатами, подхватил мятые ведра свободой рукой и почапал в самый дальний и глухой угол учебки, где в конце небольшого и сплошь заросшего деревьями и кустами дендрария, располагался общественный туалет. По мере приближения к сему чуду уличной «санитарной мысли», смрад потихонечку нарастал, доносимый ветром до моего неизвестно с какой стати обострившегося обоняния. Так что сбиться с нужного направления я нисколечко не боялся. Но не запах, а кое-что другое заставило меня насторожиться — из ближайшей «зеленки» доносился треск кустов и сдавленное мычание. Что-то мне вся эта левая «суета» откровенно напоминала. Сука, неужели опять? Да за что это все мне?

Я осторожно, чтобы случайно не громыхнуть поставил ведра на землю. Следом отправились две лопаты. Одну я оставил себе — другого оружия у меня не было. Но в умелых руках и она сойдет. Это, конечно, не моя оставленная в родном мире трость, к которой я привык. Лопата и неудобнее, да и тяжелее. А я, покаместь, старый и немощный старик, пусть и с задатками на «ремиссию старости»… Ну, что ж: используй то, что под рукою и не ищи себе другое[65]!

И я, находясь настороже, принялся медленно двигаться на доносящиеся из кустов звуки. Подобравшись поближе, я аккуратно раздвинул ветки, покрытые молодой листвой, и едва не выругался вслух. На небольшой полянке творилось непотребное: долбанутый на всю голову утырок Варфоломеев, навалившись на лежащую спиной на земле Надюшку, одной рукой зажимал ей рот, а второй шарил под форменной курсантской юбкой, пытаясь разжать её судорожно сведенные ножки своим коленом. В «изголовье» стоял на коленях Толоконников, прижимая к земле заломленные над головой руки девчушки, которая, даже отчаянно брыкаясь ничего не могла противопоставить двум уродам.

— Коль, мож, не надо! А? — тихонько заныл Толоконников. — Подумаешь, послала! Пусть её… А? Припугнули чуток, и хватит… Нам же всем потом хуже будет!

— А ты чего, обосрался уже? — злобно прошипел Варфоломеев. — Держи крепче, урод, а не то вывернется! — шикнул он, когда Надюшка резко взбрыкнула в очередной раз.

— Ну её, а? — продолжал ныть Егорка, одновременно всем весом наваливаясь на руки девушки. — Она уже все поняла…

— В следующий раз будет знать, кого можно на х…й посылать, а кого нет! — И не подумал отпускать пленницу Варфоломеев. — Пусть отведает, сучка, настоящего мужского хера! Да и кто здесь за эту сиротину впряжется? Не ссы, Егорка — мой папахен всю эту богадельню запросто вздрючит!

Ну, сука, у меня прямо кровь в жилах вскипела и бросилась в лицо. А я, старый дурень, все еще надеялся, что перебесятся мажорики, да и утухнут сами по себе! Зря, значит, надеялся… Таких только «через кровь и боль» научить чему-то можно! Нет, убивать я их не собирался, но вот сломать пару ребер черенком лопаты мне вполне еще под силу!

Я осторожно, чтобы не трещать сломанными ветками, продрался сквозь густые кусты и, коротко размахнувшись, со всей дури проложил лопатой прямо меж лопаток Варфоломеева. Ну, это для меня оно «со всей дури», а на деле не так уж и сильно вышло. Во всяком случае, дух я из говнюка я так не вышиб.

— А-а-а! — завопил во всю глотку ушлепок, отпуская руку, закрывающую рот Надюшке.

— А-а-а! — присоединилась к нему девчушка, заверещав на неимоверно высоких частотах.

Черт! Да у меня так барабанные перепонки лопнут! Не обращая внимания на визг, я мотнул металлическим совком лопаты, стараясь попасть в бледное и испуганное лицо Толоконникова. А это я удачно попал! Брызнула кровь, утырок вскрикнул, отпустил Надюшкины руки и схватился за свернутый набок нос. Девчушка, почуяв свободу, резко столкнула с себя Варфоломеева и в мгновение ока подскочила на ноги и замерла соляным столбом… Видимо, совсем «потерявшись» от шока.

— Беги, внучка! — заорал я, пытаясь окриком вывести её из транса.

Она вздрогнула и сделала шаг мне на встречу. Ну что за дура-то такая?

— Быстро! Отсюда! — Наконец-то её проняло, и она сквозанула сквозь кусты, как улепетывающий от преследователей заяц.

Ну, вот и ладушки! Мне теперь все полегче будет! И что же за карма у меня такая: молодых девок от обесчещивания защищать?

— Капец тебе старый! — недобро оскалившись, пообещал поднявшийся на ноги Вафоломеев.

Но он стоял, как-то скособочившись, видимо, мой удар по спине все-таки не прошел даром. Рядом с мажориком молча встал и Толоконников, продолжающий зажимать свернутый набок и, как мне показалось, даже слегка «подрезанный» рабочей плоскостью совковой лопаты нос. Сквозь его пальцы просачивались струйки крови, которые пятнали его гимнастерку и капали на свежую траву.

— Опять будешь ныть, что не надо? — Злобно свернув глазами, прошипел Варфоломеев, обращаясь к своему подельнику.

— Он мне, сука, нос свернул… — плаксиво прогнусавил Толоконников. — Как я теперь с таким носом?

— Найду я те нормального Медика… — Варфоломеев подобрался, словно для прыжка.

Я покрепче сжал черенок лопаты в руках: сейчас я еще кому-то зубки-то прорежу́, а то и пару челюстей набок сверну!