Глава 1 Cеверный фас
Команды «Подъем!» никто не давал, но Быков и сам проснулся около шести утра – старая армейская привычка.
Было тихо, спокойно, и он опять задремал.
Солдат спит, служба идет…
Отоспался вволю.
Часов в девять Григорий встал, с ленцой проделал утреннюю зарядку, умылся – даже полотенце «вафельное» нашлось, причем чистое.
Сразу похорошело.
Холодная вода для лица лучше всяких кремов. И бодрит.
Встал он, как оказалось, вовремя – охранник торжественно внес завтрак.
«Овсянка, сэр!» И вчерашний компот.
Едва Быков покончил с завтраком, как явился пожилой еврей в белом халате.
Он тащил с собою кувшин с кипятком, бритву и прочие причиндалы брадобрея. Однако…
– Приказано вас побрить, молодой человек! – проблеял цирюльник.
– Исполняйте, – улыбнулся Григорий, занимая стул.
Туго повязав на шее у Быкова белую салфетку, по размерам схожую с пеленкой, еврей натянул кожаный ремень и стал править бритву.
Лезвие так и мелькало в умелых пальцах.
Брил он просто божественно, словно перышком по щекам водил.
Тщательно вытерев остатки пены, брадобрей смочил полотенце в горячей воде и наложил Быкову на лицо.
Блаженство…
Баня для лица.
Сжимая резиновую грушу, еврей брызнул Григорию на щеки одеколоном «Шипр» и отшагнул, любуясь сделанной работой.
– Спасибо, – сказал Быков.
Брадобрей постучался в двери, створка приоткрылась, и он вышмыгнул в коридор.
А в комнату шагнул давешний охранник.
На вытянутой руке он нес вешалку с парадным мундиром Василия Сталина.
Не поленились же, притащили…
Ишь ты, даже оружие вернули…
Быков подозревал, почти уверен был, куда именно его так наряжают.
Вернее, не куда, а к кому.
А вот и охранничек заявился… Нет, это другой.
– Машина подана, – доложил он.
Григорий не стал интересоваться, для чего да зачем – кивнул и оглядел себя в зеркале.
Весь он не отражался, но и так было ясно, что выглядит на все сто.
Только прическу Быков изменил – то, что творилось у Васи Сталина на голове, выглядело старомодно.
Натянув фуражку, Григорий покинул «место заточения».
Во дворе был подан черный «Опель-адмирал».
Неплохо для начала…
Водитель в форме дождался, пока пассажир устроится, и завел двигатель.
Машина мягко выкатилась со двора.
Улицы, улицы, улицы… Дома, дома, дома… Люди, люди, люди…
Лишь кое-где Быков замечал приметы войны – воронку на площади, которую шустро засыпали полуголые, пропыленные работяги; косые бумажные кресты на стеклах окон; очередь у колонки за водой.
Мужчин на улицах встречалось немного, да и те, как он, щеголяли в военной форме.
Война…
«Опель-адмирал» выехал на пустынную трассу в Кунцево и снизил скорость – впереди нарисовалась «ближняя дача».
Это был белый одноэтажный дом, скрытый за высоким деревянным забором.
Тут стоял первый пост охраны.
Строгий капитан заглянул в салон, кивнул Быкову и велел пропустить.
Перед вторым постом пришлось покинуть машину.
Путь ей преграждал забор из колючей проволоки.
Здесь Григорий сдал оружие, его профессионально обыскали (мало ли, вдруг – двойник!), и «Опель-адмирал» медленно проехал к дому.
На крыльце Быкова встретил третий пост.
Под бдительными взглядами ребятишек-волкодавов он прошел в холл с высоченным потолком – три Григория станут друг другу на плечи, и верхний дотянется рукой.
Офицер, лощеный и наутюженный, появился в зале и пригласил Быкова пройти в кабинет.
В кабинете царил приятный полумрак – зашторенные окна пропускали ровно столько света, чтобы можно было разглядеть большой письменный стол и пару диванов, тоже не маленьких.
Хозяина кабинета Григорий разглядел в последнюю очередь.
Сталин стоял у стола, перебирая пальцами не чубук излюбленной трубки, а папиросу «Герцеговина-Флор».
Неторопливо повернув голову, Иосиф Виссарионович глянул на вошедшего и отложил цигарку.
Сделав несколько шагов по глушившему звуки ковру, вождь приблизился к Быкову и обнял его.
Григорий напрягся, чувствуя учащенное дыхание человека, которого все знали, как его родного отца.
Он уловил легкий запах дорогого табака и дешевого парфюма, как бы не «Тройного одеколона», и осторожно приобнял «батю».
– Спасыбо тебе за Якова, – глухо проговорил Сталин, отстраняясь. – В кои веки глупость совершил, а вышло что-то путное.
– Лаврентий Палыч… – начал было Быков, но вождь отмахнулся.
– А то я нэ знаю Лаврентия! – рысьи глаза «отца народов» блеснули смешинкой. – Да никогда бы он нэ решился тебя вставить в свои хитроумные схемки. Твоя работа!
– Четырнадцатого апреля Якова должны были расстрелять.
Иосиф Виссарионович нисколько не удивился, вообще, никаких эмоций не проявил при этом известии.
Покивал только, принимая к сведению.
– Садись, – указал Сталин на диван, а сам стал медленно ходить, напоминая Быкову крадущегося тигра.