Позывной «Крест»

Воспользовавшись тем, что оба игиловца отвлеклись на отца Иеремея, Лавров метнул острый осколок во второго боевика. Стекло глубоко впилось тому в руку. Подсечкой снизу Виктор сбил с ног первого боевика и крепко приложил его головой о камни, перехватил автомат и приставил ствол к голове раненного стеклом. Не теряя времени, отец Иеремей связал руки первого боевика его же арафаткой.

Иеремей и Виктор затащили обезоруженных игиловцев на разрушенный склад. Лавров без жалости пнул раненого по окровавленной руке, тот вскрикнул от боли. Виктор вдавил ствол автомата ему в глаз и прорычал:

— Где пленные?! Даю один шанс ответить! Где они?

— Они в подвале, они в подвале, — простонал раненый и показал куда-то за спину Лаврова.

Тот молниеносным движением перевернул автомат Калашникова и обрушил на голову бедолаги деревянный приклад. Через несколько секунд и его руки оказались связаны клетчато-красной арафаткой.

Вооруженные автоматами священнослужители бросились в центр склада, где виднелись железные перильца лестницы, ведущей в подвал для хранения фруктов. Лавров, громыхая берцами по железным ступеням, быстро спустился вниз. Отец Иеремей отстал. Он тяжело дышал, уцепившись рукой за перила, ему категорически не хватало воздуха. Солнце нещадно пекло сквозь проломы, зияющие в крыше.

Пленных было пятеро. Они испуганно выстроились вдоль дальней стены и смотрели на ворвавшегося в подвал автоматчика с перекошенным европейским лицом.

— Халид! — крикнул украинец. — Халид Асаад!

Пленные молчали. Это были мужчины разного возраста. Избитые, с засохшими пятнами крови на разорванных одеждах. С непокрытыми головами. Лавров всматривался в их заросшие щетиной и бородами лица. Те прятали глаза.

— Где Халид Асаад? — спросил у них вошедший отец Иеремей.

— Они пытали его, хотели, чтобы он выдал тайник с оружием девяти пророков, но он ничего им не сказал, и они опять увели его, на рассвете, — осмелился доложить кто-то из пленных.

— Зачем?

— На казнь.

Виктор, не в силах сдержать нахлынувший гнев, закричал и выпустил длинную автоматную очередь вверх полукругом. Бряцали подпрыгивающие гильзы, подвал заволокло пороховым дымом и пылью побелки, с потолка осыпалась кусками штукатурка. Лавров с ненавистью швырнул бесполезное оружие на бетонный пол.

В центре Тадмора они сперва учуяли запах. Это был запах с примесью страха и смерти. Они обнаружили обезглавленное тело Халида аль-Асаада, привязанное стоя к столбу дорожного знака на площади древнего города. Руки обезглавленного были вздернуты вверх. Оливкового цвета рубаха залита кровью на груди. Отсеченная голова покоилась между босыми ступнями у небольшой лужицы уже запекшейся на солнце крови. На голове казненного глумливо установили белый квадратный плакат со списком «преступлений». Отец Иероним негромко прочитал вслух нацарапанные красным арабские буквы:

«1. Участник богохульных конференций.

2. Директор археологических идолов.

3. Совершил визит в Иран и присутствовал на торжествах в честь революции Хомейни…»

По пустынной мостовой ветер гнал обрывок газеты. Пéкло. Людей нет. Только высокие пальмы качали на ветвях разморенных птиц. И все, тишина. Лаврову вспомнилось высказывание царицы Зенобии: «Ради Пальмиры я умру, как пальма, а пальмы умирают стоя». Нет теперь в этом древнем городе сильнее веры, чем вера в насилие. Для людей наивных и впечатлительных это самая настоящая религия, а для скептиков — философия. С оружием можно прожить и без Бога, считают они. Их безумие заразно, и с каждым днем их все больше и больше.

4

В Маалюле было ветрено и пыльно. Прохожим хотелось повыше натянуть сирийский шарф-куфию. Иногда в окно наблюдать интереснее, чем смотреть телевизор. Тут Лавров был полностью согласен с котами. Из окна, попивая кофе, было приятно наблюдать, как безмятежно идут куда-то местные жители, держась тенистой стороны. Под ногами у них что-то скрипело и хрустело. Шаурма с горячей начинкой помогала меньше грустить. «Голодный — значит, живой», — думал Виктор. И настроение поднималось.

— Ерема, — сказал Ермак отцу Иеремею. Так они уговорились обращаться друг к другу, когда выбрались из Тадмора и даже смогли увезти с собой из Мархатана столяра Хамета с дочерью Бат-Шебой. — У меня не должно быть этого камня.

— Какого камня? — не понял Иеремей.

— Подголовного камня Иисуса. Ты его заслуживаешь больше. Забери его.

— Я не могу согласиться, Ермак! — не принял его дар настоятель монастыря Сергия и Бахуса. — Это слишком щедро. Я понимаю, что ты чувствуешь. У тебя также есть монастырь и братия…

— Я же не милостыню даю. Здесь, в Маалюле, вы говорите на одном языке с Иисусом. Твой монастырь разрушен. Пусть он заново начнется с этого камня! — Инок Ермолай опять вложил камень в руку протоиерея Иеремея, и тот принял его.

За окном дети нашли маленького щенка под балконами. Концентрация малышни возле него теперь стала в пять раз больше, чем в пяти дворах, вместе взятых. На автобусной остановке дремал маленький беззубый бродяга и с ним хромая собака. Автобусы приезжали и уезжали, а они все сидели и кого-то ждали.