Лицо Степана вытянулось еще сильнее. Он явно начал переживать за свою сохранность, а точнее за целостность щек. Решил, наверное, у меня приближается очередной приступ неадекватности, раз я не соображаю, где нахожусь.
— Так детский дом это…Ты чего, Алеша? Живешь тут последние девять лет. И я тоже. Нас в один год привезли. Только тебя, по-моему, из колонии этого… Макаренко! Да. А я сразу сюда попал.
— Кто? Я? Ааа…ну, да… — Сначала хотел возмутиться, мол, какие, блин, девять лет. Но потом вспомнил, речь не совсем обо мне.
— Ладно…пойду…А то скоро жрать позовут… — Степан бочком попятился от меня в сторону своей постели.
Видимо, мысль о внезапном сумасшествии товарища не оставляла его в покое.
Я молча заправил «кровать», а потом, под шумок, пока пацаны начали бурно спорить и на меня внимания не обращали, выскользнул из комнаты.
Мне нужно было зеркало. Любое. Хоть самое маленькое. Имелось огромное желание рассмотреть себя. Непосредственно — физиономию. Дабы наверняка убедиться, что-то пошло в моей жизни не так. Это, конечно, уже несомненно, но я должен все-таки увидеть своими глазами.
Оказалось, далеко ходить не надо.
Зеркало, конечно, не обнаружилось, но зато в широком коридоре, ведущем к другой комнате, стоял здоровый монстрообразный шкаф. Что-то подобное я когда-то видел в областной библиотеке. Внизу — три ящика, выше ящиков — полки за стеклянными дверцами. Помнится, в библиотеке в такой же мебельной приблуде стояли журналы с разными учеными и писателями на обложках.
Здесь же — ни писателей, ни журналов. Этот деревянный пенсионер должен был давно оказаться на мусорке. Одна ножка отсутствовала, вторая обмотана тряпкой. Шкаф продолжал держать равновесие только за счет здоровенного камня, подложенного под угол.
Если внутри когда-то и хранилось что-то полезное, то это явно было давно и неправда. Все мало-мальски ценные вещи уже нашли новые места и теперь на полках наблюдались только пыль и трупики мух, разбивших свои головы о чудом сохранившееся стекло.
Я подошел ближе и уставился на свое мутное отражение.
Среднего роста нескладный, чересчур худой. С первого взгляда — хрен поймешь, сколько лет. Точно не старше семнадцати, иначе меня бы в детском доме никто не держал. А так…Вид изнеможденный. Хотя, если каждый день в 5:30 вставать и спать на зассаных тряпках, ничего удивительного.
Ребра выпирают. Невооруженным взглядом видно.
Но помимо всего этого, имелся один странный факт…Отчего-то незнакомое лицо в отражении казалось мне смутно знакомым. Вот такой каламбур получается. И по смыслу, и по форме.
— Кто ж ты такой… — Пробормотал я себе под нос, вглядываясь в подростка, которого показывало мутное, грязное стекло.
Очень любопытное ощущение. Будто сто раз видел его, но при этом, хоть убейся, не могу сообразить, где и когда.
— Хрень какая-то… — Сделал я вывод, а потом направился обратно в спальню. Стоять посреди коридора в одних трусах — радости мало.
Это был мой первый день в детском доме. Первый день удивительного перемещения в 1938 год. С того момента до «сейчас», когда директор сиротского приюта разыскал мое укрытие, прошла неделя. Каждую минуту я думал только об одном — как отсюда выбраться. Не в плане места. Вот это — точно лишнее. Здесь, в детдоме, я хотя бы тупо имею возможность худо-бедно пожрать и поспать. Да и куда идти, так-то? Нет. Выбраться из 1938 года обратно в свой 2023.
Уже не парюсь даже, возможно ли такое или не возможно. Хрен с ним. В любом случае я — здесь, значит, точно возможно. Как? Не хочу ломать голову. А должен быть совсем в другом месте. Совсем в другом времени.
— Реутов, ты не первый раз за последнюю неделю сбегаешь с работы. Сначала прятался в комнатах, теперь, значит, решил воспользоваться хозяйственной территорией. — Директор с осуждением причмокнул губами и покачал головой.
Я молча смотрел в другую сторону. Говорить не было желания. У него ночью чуть воспитанника не угандошили, а он за работу переживает. Какие странные приоритеты.
Кстати, подсознательно ждал нападения. Интуиция подсказывала, драку, произошедшую в первую ночь, мои «товарищи» не забудут. Вернее, даже не драку. Сам факт того, что я взбрыкнул. Воспитатель, который нас растащил, упомянул давнишний факт схожей ситуации. Я потом у того же Степана уточнил, о чем шла речь.
— Ты очень странный… — Ответил Стёпа после почти двух минут молчания. Смотрел он на меня с его бо́льшим опасением.
— Слушай, просто скажи. Что случилось девять лет назад? — Я и без того был на взводе, а пацан бесил меня своей бестолковостью.