Просто все мои товарищи знали, что я уехал с Клячиным. Но самое главное, они никогда не проявляли лишнего любопытства. Не только в данном вопросе, а вообще. Видимо, жизнь на улице и в детских домах хорошо научила этих парней не лезть не в своё дело. Максимум, что можно было от них услышать: «Как все прошло?» Если я сочту нужным и расскажу, они с удовольствием послушают. Если решу умолчать, никто не будет пытать расспросами. А тут вдруг Бернес снова интересуется. Тем более Бернес. Можно так сказать. К примеру, те же Подкидыш или Корчагин отличались определённой простотой, граничащей с беспардонностью. А вот за Марком точно ничего подобного не водилось. К тому же, с моей стороны был дан намёк товарищам, что обсуждать ничего не хочу.
Когда я вчера вернулся, зап
— Ты вчера чересчур возбужденный вернулся, — пояснил Бернес в ответ на мое удивление. — Буквально молнии глазами метал. Потом молчаливый стал, задумчивый. И все время под нос себе песню какую-то напевал. Без слов. Мотив только. Но мне он не знаком.
Я усмехнулся. Только Марк мог обратить внимание на мой музыкальный бубнёж. А песня… Ну, да. В башку въелась мелодия «Наша служба и опасна, и трудна». Ясен пень, Бернес ее не знает и знать не может.
— Ты оцениваешь мое состояние по песенке? — спросил я детдомовца.
— Ну, да… Было ощущение, будто ты так от мыслей отвлекаешься или наоборот, погружаешься в них.
— Да все нормально. Не переживай. — Я подмигнул Бернесу, подтверждая свои слова, а потом немного ускорился, чтоб Марк отстал.
Дебильный сон не отпускал. Точнее послевкусие сна. Осталось это мерзкое ощущение и тревога внутри. А еще меня вдруг начала стегать паранойя. Крыса… Мы ведь так и не выяснили этот нюанс. Кто из пацанов стучит высокому начальству, непонятно.
Мой прошлый опыт подсказывает, обычно, кто мудаком кажется, тот мудак и есть. Это только в книжках про Эркюля Пуаро преступником в конце объявляется крайне неожиданный персонаж. В жизни все гораздо проще. Однако фишка в том, что из всех детдомовцев самого главного мудака «исключил» из Школы Клячин. Все. Остальные — вполне нормальные. То, что Лёнька периодически взбрыкивает — это нормально. Иванов удивил слегка своим мимолетным бунтом на первой тренировке, но больше ничего подобного не повторялось. Вон, идёт, сопит в две дырки. Подкидыш и Корчагин — без комментариев. Они оба — раздолбаи. Бернес… Бернес, пожалуй, самый хороший и правильный из всех…
— Эй, Подкидыш, — я догнал Ваньку и подстроился под его шаг.
Шипко топал впереди, на нас не оглядывался, а значит, можно немного потрепаться.
— Чего тебе надо? — детдомовец хмуро покосился на меня. — Я тебя, Реутов, уже и правда боюсь. Пристукнутый ты какой-то. Гадом буду.
— Вань, ну извини, — я изобразил на лице глубокое раскаяние. — Честное слово, утром случайно получилось. Кошмар приснился, а ты под рукой оказался. Вернее, я же спросонья не понимал, кто именно в рожу заглядывает. Ты ведь не думаешь, что я действительно тебя ударить хотел?
— Ладно, верю… — кивнул Подкидыш. — Что хотел?
— Слушай… Помнишь, ты говорил, есть мысли насчет крысы? Ну… Кто может ею быть. А потом эта тема сошла на «нет» и ты ничего не сказал в итоге.
— Помню, — кивнул Подкидыш. — Но пока говорить нечего. Мыслишка была. Ага… Была, да… Только мыслишка. А балаболить зазря не хочется. Вон, один уже добалоболился. Пером под ребро получил.
— Здрасьте, приехали… — я удивленно посмотрел на Ваньку. — А это при чем? Зайца вообще в городе убили. Да и решили ведь, кто-то из прошлых дружков постарался. Ты вспомни Васю? С гнильцой пацан был. О мертвых, конечно, нельзя так… Но факт ведь.
— Да вроде бы ни при чем… Но хрен его знает. — Подкидыш дернул плечом, словно муху отгонял. — Вот если точно знать буду, тогда и скажу. Сейчас не обессудь.
— Реутов! — Заорал Шипко. Он как раз в этот момент обернулся, чтоб проверить строй.
— Да все! Все! — Я поднял обе руки вверх, ладонями вперёд. Мол, ничего страшного не делаю, а что делал, уже закончил, и пристроился за Подкидышем.
Глава 20
Я вообще уже ничему не удивлюсь, ибо «удивлялка» сломалась от перегруза
— Чего-о-о? — Ленька смотрел на Шипко с таким выражением лица, будто видит его в первый раз.
Учитывая, что лицо у Леньки и без того глуповатое, круглое, мясистое, похожее на блин, сейчас оно выглядело особо нелепо.
Впрочем, изумился не только Ленька. Честно говоря, офигели все. Просто кто-то меньше, кто-то больше, а кто-то вообще решил, что Панасыч несмешно шутит. У него частенько такое бывает. Ему кажется, будто мандец как весело, а со стороны послушаешь — полная чушь.