Позывные дальних глубин

Днём они бродили по тихим аллеям Межапарка, катались на лодке по спокойной глади Киш-озера. А вечером допоздна засиживались в своём саду за самоваром. О чём бы ни принимались разговаривать, — обоим это было интересно, значимо и важно. Каждое сказанное слово ценилось на вес золота. Лерочка внимала Егору с таким неподдельным участием, словно этим только и занималась всю свою жизнь. И куда только подевалась её прежняя гордыня и непокорный нрав. Это была совершенно другая женщина, страстно любящая и безмятежно счастливая, которой Непрядов прежде никогда не знал.

— Какие мы все же были дурные, — с раздумчивой улыбкой говорила она, при этом наливая в стакан Егору крутого самоварного кипятка. — Созданы друг для друга, но вот никак не могли найти дорогу к самим себе.

Егор молчал, хорошо понимая, что вина за потерянные годы целиком лежит на нём. Да и виноват ли он в том, что любил другую женщину? Так уж сложилась их судьба и, пожалуй, некого в этом осуждать.

— Неужели ты не знал, не понимал, что я всю жизнь шла за тобой, где бы ты ни был? — говорила Лерочка с одним лишь желанием до конца высказаться. — Да я и за Чижевского-то вышла замуж очертя голову, чтобы только к тебе быть поближе.

Егор кивнул, принимая из её рук стакан с крепко заваренным, как он любил, чаем.

— А помнишь… помнишь тот новогодний вечер у нас в Майва-губе, когда мы смотрели друг на друга через оконное стекло?

Непрядов на мгновенье зажмурился, мол, как же не помнить такую странную выходку: ведь Лерочка тогда в одном лёгком платьице выскочила из дома на лютый мороз.

— И всё-таки, первый раз ты по-настоящему поцеловал меня именно тогда, на Северах, а не сейчас. Одним лишь своим взглядом, своим прикосновением к оконному стеклу. И я почувствовала, что небезразлична тебе. Мне казалось, что ещё одно усилие — и ты был бы мой навсегда, — она страстно заглянула Егору в глаза, требуя немедленного подтверждения своим словам. — Так? Ведь это было так?

Непрядов вынужденно кивнул, не желая Лерочку разубеждать в том, в чём она нисколько не сомневалась. Уже не имело значения то, что когда-то давно произошло между ними и о чём каждый из них судил по-своему. Куда важнее было всё происходящее именно сейчас. Егор уже не сомневался в том, как ему следовало поступать. В самый момент отъезда, когда они прощались и когда вызванное по телефону такси уже стояло за калиткой, Непрядов сказал по-флотски сухо и прямо:

— Вот что, Валерия Ивановна, даю на сборы семь, ну, десять от силы дней и жду тебя на Северах. Считай это моим официальным предложением руки и сердца.

Но каково же было Егорово удивление, когда в ответ она как-то грустно улыбнулась и покрутили головой, не соглашаясь на его предложение.

— Не понял, — растерянно сказал Егор.

— Давай пока оставим в наших отношениях всё как есть, — предложила Лерочка. — Я буду тебя всегда ждать. Потом и решим, как нам быть.

— Тем более не понял.

— А ты постарайся понять меня…

— Тогда чего же ты желаешь?

— Тебя желаю. Только тебя и никого другого.

— Так вот же я, перед тобой…

— Прости, но я хочу, чтобы ты был со мной, а не я при тебе.

— Совсем уже не врубаюсь… Разве это не одно и то же?

— Я ни с кем больше не хочу тебя делить, даже с твоим морем.

— Но что я могу? Нельзя же бросить свой корабль, службу! И потом, кто я тогда стану при тебе: санитаром что ли?

— Вот и я, милый, никак не могу бросить свой институт, мою уникальную лабораторию. Ведь столько сил и нервов здесь вложено. Теперь в ней вся моя жизнь, все надежды. Но и без тебя не могу.

— Чудная ты, — с раздражением и досадой вымолвил Егор. — Сама не знаешь, что тебе надо.

Егор чувствовал, что совсем не в её лаборатории было дело. Что-то несомненно более важное тяготило Лерочку, удерживало её от того, чтобы на этот раз последовать за ним «на край света».

— Что же нам делать, хороший мой? — с отчаянием сказала она, повисая у Егора на шее и заглядывая ему в глаза.

— Не знаю, — отрезал Непрядов. — Я всё сказал.

— Но дай мне хотя бы какое-то время опомниться. Я же не могу так вот сразу всё бросить и кинуться за тобой. Мне уже не двадцать лет.

— Как знаешь. Больше мне предложить нечего.

— Что, так и расстанемся? — она ещё больше заволновалась, прижимаясь к Непрядову.

— Увы, море зовёт, — отвечал он

— И ты больше ничего не скажешь?

— Теперь только одно — жди.

— Ненавижу это слово.

— Другого нет.

— Но где я найду тебя, если ты мне будешь вдруг очень нужен?

— На Северах, адрес ты знаешь. Где же ещё?

— Там искать бесполезно. Мечешься ты как неприкаянный.

— Это как поглядеть. Океан велик, и в нём всегда отыщется место для моей лодки — значит, и для меня тоже.

Лерочка закрыла лицо руками, плечи её задергались. Егор напоследок хотел поцеловать её, но от его прикосновения она нервно вздрогнула, как-то неприязненно отстраняясь. Поморщившись, Егор пошёл прочь. Он не выносил женских истерик и слёз.