Позже

Возможность представилась в октябре. Дело было в субботу. Я собирался пойти в Гровер-парк, играть в тачбол с ребятами из нашей школы. Мама оставила мне записку, где говорилось, что вчера она поздно легла, зачитавшись последним опусом Филиппы Стивенс, в связи с чем собирается спать до обеда. Мне надо завтракать тихо, не гремя посудой, и не пить больше половины чашки кофе. Она надеялась, что я хорошо проведу время с друзьями и вернусь без переломов и сотрясения мозга. Мне надо быть дома не позднее двух часов дня. Деньги, которые мама оставила мне на обед, я аккуратно убрал в карман. В записке был постскриптум: Могу я надеяться, что ты съешь хоть какую-то зелень, пусть даже листик салата в гамбургере?

Может быть, мам, может быть, подумал я, залил молоком миску хлопьев и съел их (тихонько).

Выходя из квартиры, я и думать не думал о Террьо. В последнее время я о нем вспоминал все реже и использовал освободившиеся мыслительные ресурсы на раздумья о чем-то другом, в основном о девчонках. Конкретно в эту субботу, подходя к лифту, я думал о Валерии Гомес. Возможно, в тот день Террьо решил подобраться поближе ко мне как раз потому, что я совершенно о нем забыл. Возможно, он что-то почувствовал. Возможно, он мог проникать ко мне в голову и читать мои мысли. Этого я тоже не знаю.

Я нажал кнопку, чтобы вызвать лифт, попутно размышляя, придет ли Валерия на матч. Может быть, и придет, потому что в одной из команд играет ее брат Пабло. Я погрузился в мечтания, как приму пас, и помчусь по площадке, уклоняясь от всех противников, которые попытаются отобрать у меня мяч, и занесу его в зачетную зону, держа высоко над головой, но когда двери лифта открылись, я все равно безотчетно шагнул назад – это вошло у меня в привычку. Кабина была пуста. Я вошел и поехал вниз. Лифт приехал на первый этаж, двери открылись. Там был коротенький коридорчик, а в конце коридора – дверь, запиравшаяся изнутри и ведущая в маленький холл, откуда уже можно было выйти на улицу. Дверь подъезда не запиралась, чтобы почтальон мог войти и разложить почту по ящикам. Если бы Террьо дожидался меня в холле, я не смог бы сделать то, что сделал. Но он был внутри, в коридоре, стоял у запертой двери и ухмылялся так, словно уже послезавтра такая ухмылка будет объявлена вне закона.

Он собирался что-то сказать, может быть, выдать одно из своих идиотских пророчеств, и если бы я думал не о Валерии, а о нем, я бы, наверное, либо застыл на месте, либо попятился обратно к лифту и со всей силы нажал кнопку закрывания дверей. Но я разозлился, что он помешал моим мечтам, и мне сразу вспомнились слова профессора Беркетта, сказанные в тот день, когда я принес ему запеканку.

«Взаимное прикушение языков в ритуале Чудь – это лишь один из обрядов перед встречей с врагом, – сказал он. – Таких обрядов существует великое множество. Маори исполняют боевой танец для устрашения противника. Пилоты-камикадзе перед вылетом пили саке, которое считали волшебным, держа перед глазами фотографии своих целей. В Древнем Египте члены враждующих кланов били друг друга по лбу, прежде чем хвататься за копья, ножи и луки. Борцы сумо хлопают друг друга по плечам. Смысл этих действий всегда одинаков: Сейчас мы сойдемся в битве, в которой один из нас победит, а другой проиграет. Иными словами, Джейми, не надо высовывать язык. Просто хватай своего демона и держи изо всех сил».

Вместо того чтобы застыть или броситься наутек, я бездумно рванулся вперед, раскинув руки, словно собрался обнять лучшего друга после долгой разлуки. Помню, как я кричал, но, наверное, лишь у себя в голове, потому что никто из жильцов первого этажа не выскочил из квартиры, чтобы посмотреть, что происходит. Ухмылка Террьо – эта жуткая ухмылка, когда видна корка запекшейся крови между щекой и зубами, – тут же исчезла, и я увидел удивительную и прекрасную перемену: он меня испугался. Он отшатнулся, вжался спиной в дверь, ведущую в холл, но она открывалась в другую сторону и к тому же была заперта, и деться ему было некуда. Я его схватил.

Я не могу описать, как это происходило. Думается, это было бы не под силу и более одаренным писателям, так что я расскажу, как умею. Помните, я говорил, что рядом с Террьо мир дрожал и вибрировал, как гитарная струна? И когда я вцепился в него, все вокруг задрожало и затряслось. От этой дрожи у меня сводило зубы и ломило глаза. Но было и что-то еще, внутри Террьо. Что-то, что сделало Террьо своим вместилищем и не давало ему уйти туда, куда уходят все мертвые, когда обрывается их последняя связь с нашим миром.

Это была жуткая, злобная тварь, и она вопила, чтобы я ее отпустил. Или чтобы я отпустил Террьо. Может быть, никакой разницы не было. Тварь была зла на меня и напугана, но больше всего она была удивлена. Она никак не ожидала, что мне хватит смелости ее схватить.