Шустер считал, что еще вполне может пользоваться интересом со стороны женщин. Однажды женившись, он не смог прожить с женой и полугода. После разъезда с ней он уже не предпринимал таких попыток и называл себя убежденным холостяком. Не то чтобы он бегал за каждой юбкой, но и не упускал возможности сделать многозначительный комплимент какой-нибудь девушке, его помнили все секретарши, с которыми ему приходилось общаться. Во время отпусков и летом на пляже он чувствовал себя если не двадцати, то тридцатилетним, не слишком назойливо ухаживая за двадцатилетними девушками. Профессионалками он брезговал искренне, считая, что и сам еще способен вызвать симпатию, не прибегая к помощи денег. По этой же причине он никогда не демонстрировал свое общественное положение. На пляжах ему нравилось представлять себя эдаким Гарун аль-Рашидом, и потому он старался поддерживать себя в форме, занимаясь по утрам спортом. Так продолжалось до тех пор, пока однажды за спиной он не услышал шепоток: «Старый козел».
На новой должности Шустер полностью погрузился в работу, стал полнеть и недостаток душевного общения с «честными девушками» компенсировал поздними ужинами в компании с «разными девушками». Высокое положение и соответствующие доходы значительно упростили и ускорили процесс ухаживания, и Шустер снова поверил в то, что он еще хоть куда. И все же отсутствие семьи иногда нагоняло на него грустные мысли.
Продолжая вспоминать общих знакомых, Шустер с Терещенко принялись за ужин. После пары рюмок Шустер расслабился:
— Ты уж извини, Виктор Иванович, за мой тон иногда. Сам понимаешь — дружба дружбой, а служба службой. Зато табачок, как видишь, не врозь.
— Да что уж там, все понятно: я начальник — ты дурак, ты начальник — я дурак, — засмеялся Терещенко.
— Зря ты так. Дураки нынче не в моде. Зачем был бы нужен дурак на твоем посту?
— Да я шучу, Александр. Я же прекрасно понимаю, чем обязан тебе.
— Как говорит Антонович, если ты нашел подкову на счастье, значит, кто-то откинул копыта.
Через полчаса в дверях появился охранник Шустера и сказал:
— Александр Яковлевич, к вам дамы.
Шустер, задержав в руке рюмку холодной водки, кивнул:
— Пусть войдут, Вадик.
Охранник пропустил вперед двух высоких девиц, очень похожих на фотомоделей. Робко подойдя к столу, девушки представились. Шустер жестом пригласил их на свободные места. Ужин приобрел новый интерес.
— Может, передумаешь и все же ко мне? — спросил улыбающийся Шустер у Терещенко, но тот покачал головой.
— Тогда еще по рюмочке. Что будут пить дамы?
Дамы предпочли размяться шампанским. Шустер, подняв рюмку, провозгласил тост за плодотворную и приятную работу, что каждый понял по-своему.
Разговор за столом сменил русло. Можно было шутить, не напрягая голову работой или малоинтересными воспоминаниями. Мужчины казались себе, как в молодости, неотразимыми и остроумными.
Еще через час отяжелевший Терещенко поднялся, чтобы откланяться. Шустер проводил его до машины и пригласил в выходной день в баню. Отказывать начальнику было неудобно, и Терещенко обещал подумать.
VI. Будни (сентябрь — октябрь)
Работа в офисе Московского комитета по идеологии кипела. Рабочие дни Виктора Ивановича были наполнены до предела. Каждый день проводились заседания, почти ежедневно приходилось ездить на совещания в Центральный комитет или на официальные мероприятия.
По вечерам Терещенко старался не задерживаться на работе, но дома, сидя в кресле перед телевизором, он с головой уходил в писанину, готовя и обдумывая свои доклады и выступления.
В один из редких вечеров, когда сын был дома, он обратился к нему за помощью:
— Слушай, Илья, ты же у нас журналист по образованию. У меня завтра выступление по поводу рекламы. Я тут набросал полторы странички, а больше ничего в голову не лезет. Устал я что-то. Посмотри, может, чего подскажешь.
Сын углубился в чтение, но тут его отвлекли вечерние новости. Когда на экране появился Шустер, Илья воскликнул:
— Смотри-ка, твой шеф!
— Умеет говорить! — с некоторой завистью произнес Виктор Иванович.
— А кто ему пишет тексты?
— Он сам. Александр Яковлевич всегда пишет сам.
— А мы не хуже напишем! — пообещал сын.
На следующий день на конференции рекламопроизводителей Терещенко выступал с их совместно подготовленным докладом.
— Вы думаете, реклама формирует спрос?! — обратился он к рекламопроизводителям, которые, может быть, никогда так глобально не думали. — Нет! Реклама формирует мировоззрение! Реклама формирует систему ценностей — от конкретных чипсов до общих жизненных установок.