Прабхупада лиламрита

Стив: Свамиджи сам готовшп прасад и сам раздавал его у себя наверху, в передней комнате. Мы рассаживались рядами, а он, помнится, босиком ходил между нами и ложкой накладывал каждому из разных кастрюль. Обычно он спрашивал, кому что положить и кто хочет добавки. Угощать нас доставляло ему огромное удовольствие. Это были не обычные блюда, а сладости и острые закуски, вроде сладкого риса и качори, у которых был особенный, ни на что не похожий вкус. И даже когда у каждого набиралось по полной тарелке, он снова обходил нас и предлагал взять добавку.

Однажды он подошел ко мне и спросил, чего бы я еще пожелал, — может, сладкого риса? В ту пору у меня были ложные представления о духовной жизни: я считал, что должен отказывать себе в том, что мне больше всего нравится, поэтому попросил простого риса. Но даже этот «простой» рис был восхитительным желтым рисом с жареными сырными шариками.

В те вечера, когда не было программ, в квартире Свамиджи стояла полная тишина. Он мог целый вечер оставаться один, печатая на машинке перевод «Шримад-Бхагаватам» или непринужденно беседуя с одним-двумя гостями до десяти вечера. Но в дни вечерних встреч — по понедельникам, средам и пятницам — в комнатах царило оживление. Он уже не был один. Новые последователи, перенявшие его проповеднический дух, вовсю ему помогали, стараясь убедить людей в необходимости петь «Харе Кришна» и слушать лекции по философии сознания Кришны.

В дальней комнате Свамиджи переводил «Бхагаватам» или беседовал с гостями, пока не подходило время принимать душ. Иногда ванная была занята, и приходилось ждать, пока она освободится. Он приучил своих последователей принимать душ дважды в день, и теперь это доставляло некоторые неудобства, так как приходилось делить ванную с ними.

После омовения он шел в гостиную, где вокруг него рассаживались собравшиеся ученики. Он садился на коврик, лицом к изображению Панча-таттвы, и, при помощи маленькой ложечки набрав в левую ладонь воды из металлической чашечки, разводил жидкую пасту из кусочка вриндаванской глины. Затем, окуная безымянный палец правой руки в желтоватую глиняную массу, он наносил на тело священные знаки вайшнавского тилака. Глядя в маленькое зеркальце, которое ловко удерживал большим пальцем и мизинцем левой руки, он набирал немного жидкой глины и наносил на лоб вертикальную полоску, после чего правым мизинцем проводил по влажной глине от бровей к волосам — так, чтобы получились две ровные параллельные линии. Затем он наносил такие же знаки еще на одиннадцать мест на теле, а ребята сидели вокруг и наблюдали за его действиями, порой задавая вопросы, а порой делясь своим пониманием сознания Кришны.

Свами: Мой Гуру Махараджа обычно ставил тилак, не пользуясь зеркалом.

Преданные: И он был ровный?

Свами: Ровный или нет — неважно. Да, он был ровный.

После этого Бхактиведанта Свами усаживался и беззвучно повторял мантру гаятри. Намотав на большой палец правой руки священный шнур брахмана, он садился, выпрямив спину, и молча шевелил губами. Его открытые плечи, руки и грудь были худы, но округлый живот слегка выдавался вперед. Кожа его была шелковисто-гладкой, совсем как у юноши, только лицо несло на себе отпечаток прожитых лет. Движения его рук были отточены и изящны.

Он брал в левую руку два медных колокольчика и, слегка позванивая, зажигал две ароматические палочки от стоящей возле изображения Господа Чайтаньи свечи. Палочками, от которых поднимался ароматный дым, он медленно описывал перед Господом Чайтаньей маленькие круги. Сосредоточенно глядя на картину и не переставая звенеть, он словно свивал из струй дыма ароматные спирали. Никто из присутствующих не понимал, что он делает, хотя происходило это каждый вечер. Таков был ритуал. В нем был какой-то смысл. Между собой ребята прозвали эту церемонию «колокольчики».