Прага

Марк исчезает в кухне и чиркает спичкой, зажигая плиту, — необходимая часть Старого Мира, которая кажется ему прекрасной и утешительной. Он ставит чайник и кричит в комнату, предлагая чай.

Ласло сидит по-турецки на кровати и сворачивает новую сигарету, потом надевает трусы и встает посмотреть Марковы книги. Склоняет голову набок, читая корешки. Почти все авторы начинаются на «д-р» или «проф.». Бесцветные обложки и названия, разделенные двоеточиями: «Дьявол, которого ты знаешь: государство, общество и страхи в Берлине 1899–1901». «Незадачливый без карт и без закрылков: ранние народные образы авиации». «Ошибочно считалось: краткая история дискредитированной науки». «Это надо было видеть: подходы к юмору, 1415–1914». «Дарьенская пикировка: [15]выражение эмоций в культуре американских англосаксов, 1973–1979», проф. Лайза Р. Прут.

Марк возвращается в спальню с двумя чашками чаю. Он видит, что Ласло в трусах. Зажжены две лампы, и венгр перелопачивает Марковы книжные полки. Шторы не задвинуты, и Марк соображает, что сделать в первую очередь. Тоже надеть трусы? Задернуть шторы? Защищать свои вещи? Внезапно его прошибает пот, болит в груди и в животе. Марк шмякает чай на столик у телевизора, хватает трусы и джинсы, торопливо натягивает и садится в единственное в квартире кресло.

— Эй, мужик, успокойся, — говорит Ласло, не отрывая глаз от титульной страницы «Это надо было видеть». — Ты все эти книги читаешь? — спрашивает он в настоящем времени.

Марку в голосе чужака слышится не то насмешка, не то сомнение. Только позже он подумает, что это, вероятно, была просто непереводимая интонация другого языка, неизбежное межкультурное недопонимание, подстерегающее в тоне, взгляде, представлениях.

— Большинство их всех и большинство остальных, — стандартный ответ вылетел из Марковой глотки одним глухим монотонным словом: «Большинствоихвсехибольшинствоостальных», и Марк наблюдает, как, упав между ними двоими, оно пошло лингвистическими трещинами. Слог или два отлетели и застряли у венгра в ухе. Марк видит, как тот бьется со словами, и радуется, что смутил заносчивого иностранца, заставил его признать недостаток того, чем он, вероятно, больше всего гордится — свободного владения английским.

— Все или большинство остальных?

— Ага. Точно, — отвечает Марк. — В основном все остальные, да те, которых нет.

Венгр кивает и снова глядит в книгу, которую так и не закрыл. Прихлебывает чай.

— Что еще ты узнал из своего учебника венгерскому?

И все проходит так же моментально, как нахлынуло. Марк расслабляется и гордо сообщает:

— Ледьен сивеш, урам, керек сепен эдь кавет.

— Иисусе блядский! Мужик, ты берешь и говоришь опять то же самое. Хочешь кофе — просто попроси кофе. Ты говоришь сначала «пожалуйста» пятнадцать раз, и официант просто заснет. «K'av'et k'erek».Вот и все, мужик.

Ласло изучает биографию автора на внутренней стороне черной задней обложки «Дарьенской пикировки».

— Да, но почему я должен тебе верить, Ласло? Что, если вся Венгрия знает тебя как главного грубияна страны, и я выучусь у тебя, как надо говорить по-венгерски, и стану вторым главным грубияном, хотя на самом деле дома я вежливый, даже для канадца? Вежливый Марк вдруг станет грубым Марком, а я этого даже не узнаю.

— И насрать. Кого что за дело?

— Не задело. Я просто говорю…

— Никому.

— Нет, кого-то, может, и заденет, так что?

— Ладно, хорошо, одному парню есть дело, ну и просто будь другим, новым. Будь грубым, если жизнь и Венгрия тебя сделали.

— Ты не Венгрия, Ласло. Ты — это только ты, ты всего лишь…

— Ага, хорошая работа. Ты меня ловишь. Я обманываю. Тайная полиция платит мне, чтобы я учил иностранцев грубо себя вести. А ты гений от чтения всех своих книг.

Ласло кидает книгу на кровать и ловит джинсы, подцепив их ногой с пола.

В подбирании джинсов Марк видит явный первый шаг к дверям. Почти не думая, он поднимается, ставит чашку на стол, снимает штаны и ложится обратно на диван.

— Эй, не уходи. Расскажи мне про новую Венгрию, какими будут новые венгры. Расскажи про это.

Слова, толкаясь, вываливаются у Марка изо рта, но Ласло продолжает одеваться.

Он натягивает футболку с концертного турне «Роллинг Стоунз» и валится в кресло надевать носки и «Найки».

— Что это за черт, мужик? Это что, вопрос для ученой книги? Я просто говорю, что мы не британцы, не немцы и не старые коммунисты. Теперь мы будем просто люди. Ты не понял, что я имею в виду, но…

Он поднимается и надевает куртку с буквами, вроде университетской, а Марк поднимает зад и выскальзывает из своих семейных трусов.

— …но это, я думаю, твоя вещь. Чао.

— Чао, — тихо говорит Марк, голый.

Ласло поворачивается к дверям; «1972 FREE MY VALUE TIGERS» [16]написано у него на спине, нашито заваливающимся шрифтом, как на свитерах школьных спортивных команд в Штатах. Дверь закрывается, и Марк слушает, как Ласло проходит под окном, по двору, вниз по лестнице.