Прага

Очереди в «А Хазам» этим вечером оскорбляют былых завсегдатаев. Бархатные канаты без иронии сдерживают потенциальных гостей. За порогом — упоминания клуба, вырезанные из газет и путеводителей, висят в рамках под венгерской надписью «Упомянуто в». Художественно невзрачная афиша пророчит появление «А Хазам 2» и «А Хазам 3», которые откроются в разных районах Будапешта, а также «Прахазам», который, как ожидается, проклюнется в Праге еще раньше. Это скорое опыление (все клубы станут щеголять одинаковыми фото с подписями диктаторов, одинаковыми лампами в колпаках, одинаковой разномастной мебелью) — флагманская инвестиция бывшей Чарлзовой фирмы на территории Венгрии. Джон с Чарлзом, навсегда исключившие клуб из своей программы, пробуют вместо него удовольствия «Бала Ваала», недавно открытого тремя молодыми ирландскими предпринимателями и декорированного в адских мотивах. У длинного бара в форме отвесного уступа расплавленной скалы друзья усаживаются на красных бархатных табуретках, и рогатые голые по пояс бармены в красных колготках наливают им «уникум» в игрушечные человеческие черепа; бармены, новички на этой работе, кажется, нервничают, понимая, какую опасность для бутылок представляют их заостренные проволочно-полистироловые хвосты. Клетки, свисающие с пещерного потолка, вмещают мужчин и женщин в старательно разорванных кожаных бикини, танцующих/корчащихся над пластиковыми котлами, в которых находятся красные мигающие прожекторы, а дюжие вышибалы со стилизованными вилами и грубо размалеванными лицами бродят по залу в поисках неприятностей. На большой эстраде под мигающими вертлявыми стробоскопами люди танцуют под брит-поп, микшированный с зацикленной записью человеческого визга.

Расхрабрившись после нескольких размачивающих черепов, Джон применяет к соседке слева начальный маневр тактики «кинозвезда по ошибке», и тут с табуретки справа Чарлз говорит исповедальным тоном:

— Хорошо, что мы с тобой поговорили тогда утром в больнице. Это помогло. Правда. Понимаешь?

Как ни странно, Джон чувствует, что Чарлз говорит искренне, но не может вспомнить, о каком разговоре идет речь. Хорошо поговорили утром в больнице?

— Эй, да ради бога. Без проблем.

Он снова оборачивается влево, однако намеченная ложная кинозвезда уже исчезла. И Джон признает, что его сердце не сжимается от этой потери.

Убыстренная музыка заканчивается и сменяется долгим, режущим уши визгом жестоко пытаемого человека. Задыхающиеся рыдания перемежаются демоническим смехом. Потом мягкие романтические барабаны и вступительные аккорды синтезатора, любимая Джонова мелодия; почти час потребовался диджею, чтобы выполнить заказ.

VII

— Штука в том, Карой, что ты сидишь на вершине мира и даже…

— Чарлз.

— …кажется, не понимаешь, что с этим делать. Что?

— Чарлз.

— А. Ладно.

Вечер понедельника, обещанные островитяне из южных морей опаздывают, и потому Джон с большого расстояния, издали по сю сторону сервированного на пятерых круглого столика, по сю сторону дрожащего черного диска своего «уникума», наблюдает, как Чарлз и Харви массируют свои коктейли и поочередно разговаривают. Он видит в Чарлзе слабые признаки нервного возбуждения: Чарлзовы ровные смыкающиеся поверхности пучатся, и отвращение к Харви проглядывает из-под защитной оболочки (правда, Харви, изолированный собственной нервозностью, не замечает).

— Они придут. Придут, — заверяет Харви, которого никто не спрашивает, и пытается оживить мертвую атмосферу электрическим остроумием: — Ну, теперь честно, скажи прямо — ты думаешь, он шпарит эту бабу Тольди?

— Вы только посмотрите на этого гнусного хорька, — Чарлз глядит на часы и два раза щелкает по циферблату. — Если и шпарил, то сейчас он этим заниматься не в состоянии.

— О, Карой, никогда не знаешь…

— Чарлз. Чарлз. По-английски. Это твой родной язык.

— Да, но ты говорил, она довольно внимательно присматривает за ним в отдельной палате, так? Может, это как раз такой инсульт, который взбалтывает кровь, если ты понимаешь, о чем я. Слыхал про такие вещи.

— Чарлз, нельзя ли заткнуть этого дебила? — Харви и Чарлз удивленно вскидывают взгляды, и Джон в приливе смущения понимает, что не просто подумал эти слова. Однако тон Чарлзова смеха выбран виртуозно, и Харви вмиг понимает, что добрую шутку Джона не надо принимать всерьез.