Прага

— Задумайся о двухтысячном годе. Это всего через десять лет, но какое нелепое число. Это не реальный год, как, скажем, 1943-й, или 1862-й, или 1900-й, если брать с нулями. Две тысячи — это абсурд, из кино. Правду сказать, меня..

Марк гоняет по тарелке листья салата. Приятели сидят во дворике позади отеля «Хилтон», роскошества, выстроенного бок о бок с руинами средневекового монастыря. Джон слушает друга и гадает, что заставляет такого человека, как Марк Пейтон, волноваться о таких вещах, и не одно ли тут жеманство? Но для чего? Обязательно есть какая-то непритворная первопричина, искренний мотив, побуждающий притворщика кривляться. Может быть, Марк состряпал себе эту странную личность в сексуальных целях — пожалуй, простой толстяк-канадец, одиночка по натуре, должен искать способ выделиться среди гладких и толстокожих конкурентов, а Человек-Одержимый-Прошлым, наверное, имеет свою зловещую диковинную привлекательность в тех мрачных областях сексуальной охоты — каковы бы они ни были, — где принужден рыскать Марков тип в посткоммунистической Центральной Европе. Или, может, Марк начисто свободен от всякого притворства? Может, его работа и естественная склонность взяли верх, и он и впрямь больше не умеет выйти за дверь без того, чтобы не подумать, какими странными кажутся даты или как злодейски оскорбляет его архитектура. Может, он утратил способность (если когда-нибудь ее имел) поддерживать разговоры о чем-то, кроме канувшего времени; может, он жил на одном липовом чае и кексиках.

— Правду сказать, меня оно пугает. Слишком футуристичное число — оно не для таких, как я. Или ты. Оно для космических поселенцев и конгломераций. — Марк сжимает нож и вилку так, что белеют пальцы, но Джон смотрит на двух молодых туристов — женщину и мужчину, — которые спорят на дорожке перед одним из сказочных бастионов. Отсюда их не слышно. Мужчина указательным пальцем крепко нажимает женщине на кончик носа — до странного прозрачный символический удар. Она разворачивается и шагает прочь.

Марк наконец замечает, что говорит сам с собой.

— Я правда становлюсь утомительным, а? Со своими «темами». — Вокруг темами он четырьмя пальцами показывает кавычки и ждет компанейского смеха; не дождавшись, возвращается к еде. — Ты познакомился с пианисткой, ты говорил, с пианисткой? — вспоминает Марк обрывок разговора часовой давности. — А что же с Эмили?

— Другие отношения.

Джон удивляется, когда это их роман без романа успел сделаться общим знанием.

— Не великая тайна, — отвечает Марк на невысказанный вопрос. — Если знаешь, как смотреть. И пока ты не начал меня допрашивать — нет, о ней я тебе ничего сказать не могу. Кстати, что у вас вышло со Скоттом? Что ты сделал этому парню?

Джон уклоняется от ответа, заговаривает о своих вечерних визитах в «Блюз-джаз клуб» к Наде. Пересказывая старухины приключения — побег из Будапешта, богемная жизнь в Соединенных Штатах, любовная связь со всемирно известным пианистом, скандальные дела со второстепенным членом европейской королевской семьи, — Джон выдерживает скептический насмешливый тон, безотчетно подозревая, что академический Марк сочтет все это неправдоподобным, хотя и надеясь, что ностальгический Марк сочтет Надю блестяще неопровержимой. В историях, пересказанных таким тоном, Джон представляет себя. Иногда второстепенным персонажем — утонченным и героическим мужем молодой Нади или всемирно известным пианистом в акте медленной, сопровождаемой Шопеном любви с неуловимо Эмилической женщиной. В других сюжетах он становился самой главной героиней: это он бежал — перепуганный, одинокий и буквально без единого листика — через австрийскую границу; это он обедал с облезлым виконтом в выстывшей столовой, когда не хватало денег, чтобы ее натопить; это он плыл вокруг света, все больше скучая, на яхте миллиардера.

— Здесь кучу всего можно проверить. Ты наверняка знаешь, что по большей части это невероятно до степени… — Марк спокойно и деловито приступает к перечислению методик, которыми Джон мог бы воспользоваться, чтобы проверить Надины слова. Эта тема приносит ему облегчение. — В каждой истории есть элементы, которые можно проверить. — Он изливает арсенал ученых приемов: адресные данные на выбранные годы, судовые реестры, списки беженцев, хронология гастролей всемирно известных музыкантов.

— Проверять ее? Зачем? Ты думаешь, она врет? — Джон возвращается к тону легкого равнодушия. — Я и сам, по правде, не принимаю ее слишком всерьез. Просто мне кажется, тебя она позабавит.

— Ясное дело, мне она понравится. Познакомь меня с ней, ладно? Может, сегодня вечером — пойдем вдвоем?

Они переходят с террасы в фойе отеля, а потом снова на улицу — сквозь вращающиеся двери выходят на площадь Сентаромшаг.

— Мне надо записать интервью. Пересечемся в «Гербо».

Джон сворачивает направо.

— Позвони, ага? Сходим к пианистке.