Прайд Саблезуба

Он опустился на корточки и положил арбалет на землю. Кот все так же смотрел на него и не двигался. «Ну, натуральный сфинкс», — вздохнул Семен, повернулся к нему голым задом и на четвереньках пополз в вигвам. Совсем заползать он туда не стал, а только дотянулся до своей рубахи и вылез наружу, волоча ее за собой.

— «У меня же нет своей шкуры», — в порыве отчаянной фамильярности подмигнул он зверю и стал напяливать рубаху через голову. Когда это получилось, он подвернул подол под задницу и уселся на землю, скрестив по-турецки ноги. Зверь без интереса наблюдал за его манипуляциями.

Несколько минут ничего не происходило, и Семен почувствовал, что на него накатывает волна усталости и апатии. Поддаваться слабости было нельзя, и он решил начать первым:

— «Уходи. Это (данный кусочек берега) — мое место».

— «Это (все вокруг, далеко во все стороны) — наше место».

«Ну, разумеется, — догадался Семен, — я оказался на территории охоты их прайда (или что тут у них?). Но, кажется, звериные границы существуют только для представителей своего вида. Тогда при чем здесь я? Странно… Попробовать как тогда — с волками? А что, собственно, делать?!»

— «Я — сверхзверь. Не признаю ничьих границ!»

— «Знаю, — ответил кот. Он чуть повернул голову и… зевнул. Зрелище, надо сказать, еще то… Потом закрыл пасть и вновь уставился на Семена: — Знаю: ты их просто не видишь (не чуешь, не ощущаешь, не понимаешь). А сверхзверь — это я. Охота была удачной, хочется спать».

— «Спи в другом месте!»

— «И здесь хорошо. Только дымом воняет. От детеныша тоже воняет».

— «Ладно, тогда уйду я. С детенышем».

— «Нет. Почему он с тобой?»

— «Вытащил его из воды — там. — Семен представил и „передал“ собеседнику схематичную картинку вылавливания тонущего котенка. — Он мой. Я кормил его, и он жив».

— «Это так, — признал кот. — Только зачем двуногому (в смысле — неполноценному калеке) звериный (в смысле — настоящий) детеныш?»

Саблезуб вновь зевнул. Кажется, его и вправду одолевала сонливость.

«Ох-хо-хо… — Семен посмотрел вверх и мысленно пропел из репертуара Никитиных: „…Какое небо голубое, мы не сторонники разбоя…“ Знаем мы эти зверские приколы. Только попробуй испугаться или позволить себя не уважать — прикончат моментом, походя».

— «Ты мне не противник (в смысле — слишком хилый и слабый), но если хочешь, давай сразимся».

— «Да ладно… — миролюбиво проурчал кот и опустил голову на лапы. Клыки ему мешали, голову пришлось повернуть и смотреть на Семена только одним глазом. — Я тебя знаю…»

Последняя «мыслефраза» была короткой, но чрезвычайно нагруженной. Ее можно было перевести в том числе и как извинение: «Уж и пошутить нельзя?» Хотя по смыслу это было нечто среднее между: «Вот еще — связываться с такой мелочью!» и «Силу твою признаю, но вызов не принимаю — нет повода». Кроме того, опять возникала почти бредовая мысль, что животные этого (или любого?!) мира как-то обмениваются информацией.

— «Детеныш — мой», — твердо повторил Семен.

— «У этой дуры (кормящей кошки) погибли все детеныши. Она страдает. Отдай ей котенка».

Полученную «картинку» расшифровать было трудно, поскольку большая часть информации, содержащейся в ней, органам чувств человека недоступна. К тому же визуальная составляющая оказалась черно-белой — кажется, эти звери были дальтониками. Скорее всего, имелся в виду большой оползень на склоне, где располагалось логово.

— «Не отдам, — ответил Семен. — Я лишился своей самки с детенышем (в смысле — беременной)».

— «Погибла?» — почти сочувствующе поинтересовался кот.

— «Лишился», — настоял на формулировке Семен и начал «рисовать» и «транслировать» сцену сражения с гигантскими птицами. Суть происшедшего (похищение) он передал правдиво, а детали… Ну, в общем, этих птиц была целая стая, и он, Семен, перебил их великое множество, но женщину они все-таки унесли.

— «Знаю таких, — шумно выдохнул кот и прикрыл глаз. — Они водятся там…»

Это самое «там» Семен не понял совершенно: то ли информация была слишком сложной, то ли кот уснул раньше, чем успел ее передать.

Радоваться и облегченно вздыхать не пришлось. Как только ментальный контакт прервался, в голову плеснуло такой ослепительной болью, что ни дыхательные упражнения, ни жесткий массаж черепа долго не помогали. Семен шипел ругательства и изо всех сил старался не потерять сознание — одна из кошек поглядывала на него с недоброжелательным интересом. В конце концов он показал ей язык и заполз в вигвам — приходить в себя. А сон (или обморок?) для этого, как известно, первейшее средство.

Очухался Семен, наверное, часа через два-три. Снаружи было тихо, и он радостно представил, как сейчас спихнет в воду лодку, не укладывая (потом разберемся!) побросает в нее груз, залезет сам и будет грести, грести, грести…