Прах и пепел

– И ничего. Понимаешь, я двор мёл, а она как раз шла. С животом уже. Ну, и один лоб, из угнанных, толкнул её. Я и врезал ему, чтоб ногами накрылся. Он встал и на меня. Он-то – белый всё-таки, хоть и угнанный. А мне всё по хрену стало. Ну, и я ему… от души. А хозяин тут же. Плетью нас вытянул, разогнал. И… и не спросил ни о чём. Меня так и обдало холодом. А он смотрит на меня, ухмыляется. И говорит. Что ты, дескать, моё добро хранишь, это правильно, молодец, а за драку с тебя вычесть надо. Подавись, думаю. Лишь бы… А потом родила она, – Чолли вздохнул. – Как все. До года кормила, и отобрали. И ещё раз. Хозяин меня уж не сторожил так. Видно, решил, что я кончен. Я и дни считать бросил. Всё равно не выпустит, пока все соки, всю силу у тебя не вытянет. Одного боялся. Продадут меня – и не увижу её больше. И тут, тут он меня опять к себе в кабинет. Чего это, думаю, ничего вроде нету за мной. Кони в порядке всегда, сбруя в порядке… А на столе бутылка русской водки и стакан. Он мне наливает, полный, и даёт. Пей, говорит. Я держу стакан, думаю: чего он ещё, гнида белоглазая, задумал? А он говорит: «Сто часов тебе осталось. Пей за это». Я и выпил. И вырубился. Как в каморку попал – не помню. Кто меня туда затащил и бросил – не знаю. А проспался, встал, мне и шумнули, что пьяный я Найси звал. Всё, думаю, вот теперь, всё. Не меня, так её продадут – один чёрт. Коней чищу, гривы им заплетаю, голова с похмелья… как мне, скажи, по ней дубиной врезали. И тут меня за плечо трогают. Оборачиваюсь… Найси. «Ты что, – говорю, – крышу потеряла?» А она мне… «Ты меня звал, – говорит, – вот я и пришла». И улыбается. Я и забыл обо всём. Обнял её, и стоим так, – Чолли задохнулся и замолчал.

– Не застукали вас? – тихо спросил Эркин.

Чолли мотнул головой.

– Нет, обошлось. Но… хозяин… он всё всегда знал. И стукачей хватало, и сам он… Ладно. А потом он опять. Я уже спал, меня отперли, растолкали. Иди, дескать, хозяин зовёт. А ночь уже. Ну, думаю, донесли ему, как мы с Найси, теперь-то… то ли ножницы, то ли торги… Вхожу, он сидит за столом, смотрит на меня. Я встал, как положено. Руки за спину, голову опустил. И жду. А он мне… «Кончился твой срок, – говорит, – Завтра лендлорды съедутся, я тебе заранее говорю, чтобы ты головы не потерял. Ну, – говорит, – чего молчишь?» Я… я как рыба на берегу. Он засмеялся и говорит: «Где твоя резервация? Куда поедешь?» А я не знаю, не помню. Так и сказал ему. Он кивает. «Ты, – говорит, – работник старательный, могу и оставить». Я глазами хлопаю, а он мне… дескать, контракт, по контракту жильё, обеспечение и, если что останется, то деньгами на руки. И… и говорит… Я ему, дескать, рабов наделал. Меня-то после того раза, ещё пару раз… Напоят растравкой и запрут то с одной, то с двумя, я и лиц там не помню. Привозили их. Да, четыре всего. Ещё, значит, четверо мальцов. Рабов. И за это… словом, он мне какую риз рабынь отдаст. Чтоб жила со мной. «А то, – смеётся, – тебя, бычка, если не приковывать, ты мне, – говорит, – всех перебрюхатишь, без разбора».

– Потому ты и Редокс? – спросил Тим.

– Ну да. Кто меня Чолли назвал, я не помню. К нему я уже с этим именем попал. А Красным Бычком он меня с той случки звал. Ну, и назавтра, при лендлордах, отработку мою засчитал, подписал, выписал бумагу мне, что Чарльз Редокс, они как услышат, так, гады, заржут, от отработки свободен. И тут же годовой контракт. Я крест поставил, руку ему поцеловал и пошёл на конюшню.

– Хороший контракт? – спросил Эркин.

– Что там на бумаге было, я не знаю, а обернулось… Лендлорды разъехались, он на конюшню пришёл, меня из денника выдернул и повёл. Через сад, сад большой был, за садом лес – не лес, ну, как лес вроде, только мы там дорожки чистили, сушняк убирали, ну и…

– Парк называется, – кивнул Тим.

– Ну вот. И там, дом – не дом, коробка деревянная, но с крышей, окошком и дверью. «Вот, – говорит, – Даю тебе под жильё. Делай, будешь здесь жить. Инструмент, материалы, – ухмыляется, – в счёт обеспечения. Тебя, – говорит, – с батраками не поселишь, они – белые, приковывать тебя больше нельзя. Живи здесь». И стал я крутиться. Там стены, крыша, – всё сгнило, камин развалился. Всё перебрать, всё сделать надо. Днём на конюшне, потом там. Дал он мне так поколупаться, и опять всё в счёт. Два года я уже свободный пахал на него, денег не видал, только долг рос. За каждую доску, каждый кирпич… Я в воскресенье не работал теперь, так я по округе шастал, увижу, что для дома годное, под куртку и в дом. Булыжники на фундамент, на камин – все на себе перетаскал.

– Сделал?

Чолли кивнул.

– Он мне в помощь то одного раба отпустит на воскресенье, то другого. И всё опять в счёт идёт. Сделал я дом. Кровать сбил, стол, даже полку, посуды из консервных банок наделал. Он и зовёт меня. Рабынь поставил, ухмыляется. «Ну, – говорит, – Бычок, я слово держу, которую тебе дать в пользование?» И… была не была, я на Найси показал. «Её», – говорю. Он ржёт. И говорит: «Родит, выкормит, отдам». Ну, она уже на сносях была. Словом, разрешил он ей на воскресенье ко мне уходить.