Прах

Приторно-сладкий, растягивающийся, как мутный кисель, голос сумасшедшего сына Королева все еще звучал в голове отдаленным эхом.

Раньше… а теперь что?

«Его тоже купают…»

Илья вспомнил худощаво-нескладного подростка, которого к срубу за руку вел телохранитель в бомбере, и раненое плечо встрепенулось свежей вспышкой боли.

«Все верно. Бедолагу специально привезли для этого психа», – подумал Илья, и на него накатила тошнота. Он повернулся на другой бок, плотнее завернувшись в мягкое одеяло.

Наконец усталость взяла свое, и сон, будто исполинский кондор, обнял его своими шершаво-тяжелыми душными крыльями.

Ему снился сон. Странный и даже жуткий.

Время, словно старую видеокассету, отмотали назад, и Илья вновь оказывается в роскошной гостиной Королева. Вот только сам хозяин коттеджа и Борис спят прямо за столом. Из раззявленных ртов веет мертвечиной, над их застывшими, словно восковые фигуры, телами беспокойно гундосят крупные мухи.

«Они мертвые!» – стучит в висках, и Илья осторожно трогает Петра Алексеевича за руку. Его кожа холодная, словно лед, но он все равно хрипло дышит, и его обвислая грудь вздымается в такт дыханию.

Скрипит дверь, Илья с тревогой поворачивает голову.

Лида.

Торжественно держа в руках поблескивающий серебром поднос с высокой крышкой, она бесшумно проходит к столу, мило улыбаясь.

«Главное блюдо», – беззвучно шепчут ее красивые вишневые губы.

– Я не хочу есть, – бормочет Илья. По какой-то неизъяснимой причине он совершенно не желает знать, что находится под крышкой.

Лида ставит поднос на стол, и он со страхом замечает, как вибрирует и дрожит крышка. Словно внутри… внутри что-то (или кто-то) есть.

Что-то живое.

«Унеси это», – хочет сказать Илья, но девушка, загадочно улыбаясь, уже снимает крышку.

К глотке мужчины подскакивает теплый ком.

На подносе лежит темно-синий шар.

Чертов шар из папье-маше, неуклюжий и покрытый вмятинами, словно дети им уже успели поиграть в футбол.

И этот шар пульсировал, сжимаясь и раздуваясь, напоминая гротескно-уродливое сердце. Внутри что-то шуршало и попискивало.

– Там крыса? – дрогнувшим голосом спросил Илья, отодвигаясь от страшного «блюда».

– Приятного аппетита, – хрипло говорит Лида, и он, цепенея, медленно поднимает глаза.

Никакой Лиды нет и в помине, перед ним та самая сгорбленная трясущаяся старуха в замызганном тряпье.

Нацелив на Илью кривой палец с обломанным ногтем, она гневно выдыхает:

– Ты обманул меня.

Илья отчаянно мотает головой. Преисполненный суеверным ужасом, он видит, как стремительно меняется окружающий мир – громадный стол, накрытый белоснежной скатерью, превращается в грязное, залитое липкой дрянью расшатанное убожество. Вместо бесчисленных мисок-тарелок-ваз, доверху наполненных изысканными закусками, – черствые, как подошвы кирзачей, лепешки и скрюченные рыбины, высушенные до окаменелости. Быстро темнеет – источником света теперь становится несколько свечей. Здоровенной люстры из хрусталя нет, как нет и дивана – Илья сидит на драном матрасе, провонявшем мочой, а с облупившегося потолка в серых разводах торчит кусок провода, замотанный изолентой. Только сейчас он замечает, что на нем арестантская роба, а из пробитого плеча все еще сочится горячая кровь.

Он снова у старухи. В той самой халупе с дырявым целлофаном вместо окон.

Королева и Бориса тоже нет – то, что он принимал за мужчин, оказывается всего-навсего блеклыми тенями, которые быстро растворились на обшарпанной стене.

– Я не виноват, – испуганно блеет он.

Старуха кудахчет безумным смехом, а шар неожиданно выкатывается с подноса и, огибая лепешки с воблой, неторопливо катится по столу.

– Лови мой колобок, – хрипит Наталья, и внутри шара что-то влажно чавкает. Из мельчайших микротрещин сочится дымящаяся кровь. Подкатившись к краю стола, шар, словно мокрая губка, тяжело шлепается Илье прямо на колени.

– У тебя еще есть время, – шепчет старуха. – До рассвета. И помни о тумане.

Илья пытается сбросить кровоточащий шар, но он словно прилип к ногам. Писк внутри становится громче и громче, раскаленными спицами пронзая барабанные перепонки, и он, зажмурившись, заходится в нечеловеческом вопле…

Он сел в смятой постели, выпучив глаза и судорожно хватая воздух ртом.

– Кошмар приснился?

Илья замер, вглядываясь в темноту. Сердце колотилось с такой силой, что казалось, вот-вот – и оно раздробит ребра, прорвав плоть, и, продолжая ритмично сокращаться, повиснет на липких артериях.

– Кто это? – спросил он наконец.

Тьма пришла в движение, приняв очертания человека, и Илья с облегчением распознал в ночном госте Бориса.

Тот бесцеремонно уселся на единственный стул в комнате, изучающе глядя на беглого зэка.

– И хотя Петр Алексеевич давно лег спать, я не советую включать свет, – сказал он, видя, как Труднов потянулся к лампе. – Лучше не привлекать к себе внимания. На участке может появиться охрана.

– Что тебе надо? – хмуро спросил Илья, спустив босые ноги с кровати.

– Есть разговор. Думаю, я на многое открою тебе глаза, – спокойно проговорил Борис.