Я в который раз опрокинул на себя ковш теплой воды. После чего вытащил из мокрых волос несколько колючек кинхасса. Теперь они – разбухшие, разошедшиеся слоями – походили на огромных шмелей.
Восхитительно. Тот, кто советовал после потусторонних путешествий непременно омыться водой с лепестками красной мухоедки и иглами кинхасса, знал в этом толк. Не представляю, восстановилось ли кровообращение, но чувствовал я себя превосходно. Никакой усталости, а силы столько, что кажется, ты способен ударом кулака пробить крепостную стену. Одним словом, как заново родился.
Я прислушался: по коридору топали. Трое или четверо. Солдаты.
Стук шагов оборвался у моей комнаты, в дверь постучали. Придется вылезать.
Я сладко потянулся в бадье и ухватился за ее края.
– Минуту! – крикнул я и покинул островок спокойствия. Наспех вытерся и быстро надел свежую длинную рубашку. – Можете заходить.
Солдаты один за другим вошли в комнату и молча подняли бадью. С кислыми рожами понесли в коридор, расплескивая воду. Один из них словно прочел мои мысли и захлопнул дверь.
Оставшись в одиночестве, я лег на кровать. С грустью посмотрел в окно: еще немного, и на небе начнут вспыхивать звезды. Сорок седьмой день заточения почти закончился.
Сорок семь дней – и ничего. Волшебная железка по-прежнему болтается на шее, Маркус и Пронт все еще считают, что антимаги недостаточно готовы. Да откуда им, агентам его величества, знать о готовности моих учеников?..
Я так и не раскрыл ни одной тайны. Разве что узнал причину дружбы орка и человека: Кай-Нул однажды спас Пронта. Сколько я ни подслушивал агентов, магов, орка и убийцу, сколько ни следил за ними из потустороннего мира, – все тщетно.
Полтора месяца я топчусь на месте, пребываю во мраке неизвестности.
Зачем Арцис Храбрый прислал этот подозрительный отряд?
Для какой цели клеймил колдунов?
И что это вообще за таинственное клеймо, исходящее неизвестной магией?
Тем временем жизнь в замке идет тихая и мирная, разве что подросший тролль немного пошаливает. Дворянин Буверт учит простолюдина Эрика хорошим манерам, убийца Хассет слагает стихи, пытаясь их прочесть хоть кому-нибудь, а серый орк Кай-Нул пьет пиво и курит табак с двумя агентами. Такое ощущение, что за пределами этих стен нет ни коварного Арциса, ни униженных колдунов и некромагов. Нет интриг, алчности и смерти. Ничего.
Я закрыл глаза, погружаясь в привычный морок. Самое время отправляться в путь.
Один, два, три, четыре, пять, шесть, семь…
Тьма вновь несла меня своими запутанными и пустынными дорогами.
Купание и вправду помогло. Дух перестал болезненно тянуться к телу. Вернулась легкость потустороннего нырка и прежняя безумная скорость полета. Даже вымышленный обрыв, с которого каждый раз приходилось падать во мрак, сознание творило быстрее и ярче прежнего. Он почти не отличался от реального: травка подрагивала на ветру, вместе со мной в бездну падали мелкие камешки.
«Интересно, возврат в тело будет таким же приятным, как вылет?» – подумал я и увидел, как во тьме замелькали редкие огоньки, предвестники выхода.
Меня несколько раз перевернуло, после чего потусторонняя тьма наконец-то выплюнула мой дух. В моей собственной комнате. Там, где я и желал оказаться.
Забавно: проделать такой путь, чтобы вернуться к началу путешествия. Но иначе никак. Потусторонние тоннели строены не людьми.
Освещенное масляным фонарем мое чистое тело лежало на кровати. Грудь ровно вздымалась; на розовощеком лице застыла улыбка; в волосах желтели мелкие колючки кинхасса. Если их не замечать, полный порядок.
Что ж, посмотрим, чем живут в замке…
Я медленно поднялся над телом и без спешки проник сквозь стену, очутившись в комнате Эрика.
Пекарь не спал. Стоял у окна и внимательно глядел в небо, где уже висели звезды. Буверт тоже был здесь. Сидел возле стола, держа в руках несколько книг, и смотрел пекарю в спину.
Я пробежался взглядом по корешкам: «Доруг Сладкословный», «Укрик Златописец» и «Агнар Чарующий». Дворянин притащил простолюдину стихи асготских поэтов. Лучших асготских поэтов.
– Ну как? Загасить фонарь? – спросил Буверт. – Возможно, так ты сумеешь сосредоточиться. – Дворянин коснулся прозрачной стенки фонаря, но пекарь с грустным видом покачал головой.
– Не думаю. Наверное, сочинять стихи – не для меня. – Он тихо вздохнул. – Ничего не идет в голову. Нет… вдохновения.
– Конечно, стихи собственного сочинения поразили бы ее куда больше… – Буверт положил книжки на стол. – Но если ты прочтешь ей одно из них… – Он кивнул на книги. – Не сомневайся, я выбрал лучших из лучших.
Совсем недавно я думал, что они передерутся из-за Клариссы. И вот – пожалуйста. До сих пор не верится, что дочка смотрителя выбрала именно пекаря. Представляю, как Гидар радуется.
Буверт – молодчина! Его отца можно поздравить: он воспитал прекрасного сына. Не каждый дворянин за спасибо станет помогать простолюдину. Тем более помогать охмурять красавицу, подобную Клариссе. Побольше бы таких дворян в Асготе, глядишь, и народу стало бы легче.
– Слушай, – пекарь вдруг воспрянул духом, не сводя глаз с книг, – а может…