Практическая антропология

Будь мы с вами в большинстве своем бесполыми, как муравьи, тоже, глядишь, строили бы коммунизмы – в рамках отдельно взятых муравейников. Но нам коммунизм без надобности: мы гиперсексуальны и моногамны. А произойди мы от промискуитетного вида приматов, сложно даже сказать, возможна ли была бы у нас экономика и в какой форме она могла бы существовать. Есть ощущение, что вещество экономики может состоять только из «двухатомных» молекул моногамной семьи с кружащимися вокруг парного ядра общими электронами детей. Так проще отслеживать свои гены и передавать им наследство – не нужно гадать в большой промискуитетной стае, где чей ребенок и кому передать нажитое непосильным трудом. Впрочем, если кто-то готов накидать модель экономики на основе «многоатомной» семьи, я с удовольствием ознакомлюсь…

В общем, внутри семьи – коммунизм и родственные отношения, основанные на любви, а вне ее – конкуренция. Крутнувшись по диалектической спирали и поднявшись по ней на один пролет, можно проследить ту же самую закономерность уже на уровне фирм. Ведь и здесь мы слышим от коммунистов славословия в адрес плановой экономики и восторги по поводу общественной солидарности, которая выключает соревнование и «позволяет разумно распоряжаться общими ресурсами без ненужной конкуренции».

– Или, вы думаете, при капитализме нет планирования? – Хитро прищурившись, восклицают юные леваки с горячим сердцем, влажными руками и пустой головой. – Фирмы и корпорации тоже внутри себя не могут работать без плана. Так давайте распространим план на все общество, чтобы люди и заводы не грызлись друг с другом, а работали кооперативно. Как клетки в организме! Клетки же не конкурируют между собой.

Да потому клетки в организме и не конкурируют между собой, что у всех клеток – единый генетический набор. Они родственники! Близнецы. Они – это Я-целое. А вот другие клетки, составляющие другие организмы, являются моими прямыми конкурентами за ресурсы и будущее.

И в фирмах то же самое. Фирма – это экономическая семья или экономический организм. Ее задача передать в будущее свои «гены» в виде бренда, то есть в виде своей продукции с лейблом фирмы, и получить за это «пищу» в виде денег. А все остальные фирмы-организмы в экономическом ареале – конкуренты. Между ними происходит естественный отбор. А отмена конкуренции приводит к выключению естественного отбора и деградации. Что мы наблюдали на примере СССР. Этот экономический ублюдок, родившись в муках и едва успев прохаркаться кровью, сделал два-три судорожных вдоха и мгновенно (по меркам истории) откинулся в жутких конвульсиях, распространяя окрест смрад гниения.

А мы, осторожно обогнув его зловонную тушу, пойдем дальше по нелегкой дороге знаний. Наша задача – углядеть биологию в экономике. А она там везде, и в большом, и в малом. И чтобы в этом убедиться, сначала посмотрим на себя в зеркало, а потом раскинем пальцы веером…

Итак, муравьи, ведущие активную социальную жизнь, денег не изобрели. А вот для социальных приматов идея торгового, то есть взаимовыгодного, обмена – оказалась просто родной, инстинктивной. Мы это прекрасно знаем по своему виду. И мы это имели счастье пронаблюдать экспериментально на примере близких видов, ибо выдающиеся этолого-экономические опыты были поставлены разными группами ученых с разными видами приматов – шимпанзе, мартышками… В ходе экспериментов ученые внедряли в стае обезьян экономику. Какие молодцы!

Например, американцы из Йельского университета ввели в стае шимпанзе деньги и придумали для обезьян работу, которую те могли бы выполнять за эти самые деньги.

Что такое работа? Это малоприятная и трудная деятельность, на которую можно пойти только ради каких-то благ. В данном конкретном случае обезьяны должны были качать тяжелый рычаг с немалым усилием.

А что такое деньги? Да что угодно может быть деньгами! Главное, чтобы они были прочными и ценными. Обезьянам за работу давали разноцветные пластмассовые кружочки. Цвет жетона обозначал номинал монеты.

За красный жетон обезьяны могли, например, купить у людей стакан колы, за белый кружочек – ветку винограда, а синий кружочек по номиналу был вдвое больше белого, что обезьяны также быстро поняли.

Что же случилось со стаей, когда в нее ввели деньги? Нечто необыкновенное и прекрасное! Стая стала обществом. В ней тут же возникло социальное расслоение – трудоголики стали жить хорошо, лентяи превратились в бедняков. Возникли, точнее проявились, свои транжиры и скопидомы, воры и разбойники. Обезьяны были готовы жестко отстаивать свои капиталы перед лицом грабителей, а если кто-то терял бдительность, всегда находились особи, готовые украсть чужие деньги.

Аналогичные опыты с мартышками-капуцинами в джунглях Амазонии привели к аналогичному же результату: обезьянки быстро поняли роль и прелесть этих небольших кружочков. Рыночная экономика заблистала во всей своей красе!