Примерно о том же самом говорит и паранойял, выбирая причёску, одежду, обувь строгого, без излишеств, классического стиля[18].
В этом стиле, в отличие от спортивного, отсутствует агрессия (точнее, агрессивность индивида). Отсутствует также яркость и, стало быть, претензия на исключительность. Классический стиль с его тенденцией к унификации формы, с его прямыми углами, заряжен социальным, а не индивидуалистическим содержанием. Он отражает уверенную, консолидированную силу общества и, соответственно, готовность служить его интересам, общественному благу.
Если в характере человека паранойяльный радикал сочетается с истероидным, то на его одежде (и в его руках) появляются разного рода знаки принадлежности к идеологическим или профессиональным группировкам: надписи на майках, значки с изображением руководителя партии или с её девизом, флаги, цеховые эмблемы[19]…
Уместно вспомнить, что истероид оформляет собственное пространство с единственным намерением – произвести на своих гостей, сослуживцев и т. д. яркое, незабываемое впечатление. Он изощряется как только может, наполняя дом (офис) своими портретами, модными причиндалами, оригинальными цацками… В подобном интерьере есть всё, кроме одного – там не предусмотрено место для работы.
В отличие от истероида, у эпилептоида есть рабочая зона, где он занимается своими поделками, хранит инструменты. Но эта зона – одна из многих функциональных зон, не более. Существуют и другие. Ревнитель формального порядка – эпилептоид не станет, к примеру, принимать пищу в спальне или выпиливать лобзиком, сидя за обеденным столом.
Паранойял работает везде, где он находится. За чашкой утреннего чая он дорисовывает схему, которую не успел закончить прошлой ночью, потому что его, несмотря на выпитый им в одиночку кофейник, всё-таки сморила усталость. Принимая душ и затем одеваясь, он в режиме бормотания проговаривает тезисы своего выступления на предстоящем производственном совещании, с удовольствием перебирая в уме наиболее актуальные и трудоёмкие задачи. Ложась в постель, он кладёт рядом с подушкой телефон, чтобы ни в коем случае не проспать какое-нибудь важное событие, чтобы ни одна значимая проблема не была – не дай бог! – решена без его участия.
Если при этом в реальном характере присутствует ещё и шизоидная тенденция, благодаря которой человек просто не убирает за собой, то интерьер постепенно наполняется овеществлёнными идеями и замыслами – чертежами, моделями, черновиками служебных записок, технико-экономических обоснований и т. п.
Наличие эмотивного радикала (и об этом мы поговорим в своё время) пробуждает тягу к искусству. При доминирующем паранойяльном радикале это будет классическое искусство, т. е. искусство, наполненное глубоким социальным содержанием (даже порой в ущерб достоверности).
Знаменитый русский художник, знаток российского быта Коровин, преклоняясь перед талантом Репина, тем не менее, критиковал его картину, вошедшую в наше среднешкольное сознание под названием «Бурлаки на Волге».
«Илья Ефимович, – говорил Коровин
Зато Горький и Шаляпин были в восторге от этого произведения. Они (между прочим, оба – волгари, знавшие быт не хуже Коровина) видели в нём другое – глубоко эмоциональное и высокохудожественное раскрытие актуальной темы угнетения простого народа богатеями-эксплуататорами. Темы настолько важной, что ради неё не то что слегка погрешить против правды жизни, но и отдать самоё жизнь – не будет много.
Таким образом, стремление не столько украсить интерьер, сколько наполнить его социально направленным содержанием за счёт произведений классического стиля (нравоучительных картин, скульптур, книг и т. п.) – диагностически значимый признак паранойяльной тенденции.