Практическая магия

В тот же вечер Салли сложила вещи. Она любила тетушек и знала, что они хотят как лучше, но ей было нужно для девочек такое, чего тетушки обеспечить не могли. Нужен был город, где на ее дочерей не показывали бы пальцем на улице. Свой дом, с гостиной, в которой можно справлять дни рождения — с бумажными гирляндами и клоуном, нанятым по такому случаю, и именинным тортом, — в квартале, где все дома похожи друг на друга и нет ни одного с шиферной крышей, под которой гнездятся белки, с летучими мышами в саду и деревянными панелями, на которые не садится пыль.

Наутро Салли созвонилась с агентом по продаже недвижимости в штате Нью-Йорк и вынесла чемоданы на крыльцо. Тетушки уверяли, что прошлое все равно потянется за нею следом. Что она кончит, как Джиллиан, — неприкаянной душой, которой только тошней становится в каждом новом городе. Бегство — не выход, говорили они, но Салли считала, что это еще нужно доказать. На стареньком микроавтобусе больше года никто не ездил, но он завелся с пол-оборота и урчал, как закипающий чайник, покуда Салли устраивала девочек на заднем сиденье. Тетки предсказывали, что ее ждет жалкая участь, и грозили ей пальцем. Однако едва лишь машина тронулась, как тетушки начали уменьшаться в размерах, пока совсем не съежились, и стало казаться, будто ей машут на прощанье две черненькие поганки, стоя на дальнем конце улицы, где Салли с Джиллиан, бывало, в знойные августовские дни одиноко играли в классики, а кругом черными лужами плавился асфальт.

Салли выехала на 95-е шоссе и покатила без остановки на юг, пока, вся потная, ничего не понимая спросонок, не пробудилась Кайли от перегрева под черным шерстяным одеяльцем, благоухающим лавандой, ароматом которой была всегда пропитана одежда тетушек. Кайли приснилось, что за нею гонится стадо овец; «бэ-э, бэ-э», повторяла она испуганно, перелезая на переднее сиденье, поближе к матери. Салли успокоила ее, прижав к себе и обещав дать мороженого, но с Антонией ей пришлось труднее.

Антония, которая любила тетушек и сама всегда была их любимицей, не желала утешиться. Она была в черном платье, из тех, что они сшили для нее у портнихи на улице Пибоди, рыжие волосы торчали у нее на голове сердитыми хохолками. От нее исходил кисловатый лимонный запах, в котором смешались в равных долях негодование и отчаянье.

— Я тебя презираю, — объявила она Салли, когда они сидели в каюте парома, переправляющего их через пролив Лонг-Айленд.

День выдался необычный — один из тех особенных весенних дней, когда становится вдруг по-летнему жарко. Салли с девочками жевали липкие дольки мандарина, запивая их купленной в буфете кока-колой, и сейчас, когда волнение на воде усилилось, у них подвело животы. Салли только что дописала открытку, которую собиралась отправить Джиллиан, не питая, впрочем, особой уверенности, что ее сестра все еще обитает по прежнему адресу. Наконец-то решилась, писала она неожиданно размашистым, при ее-то аккуратности, почерком. Связала вместе простыни и сиганула из окна!

— Всю жизнь буду тебя ненавидеть, — продолжала Антония, сжимая руки в кулачки.

— Имеешь право, — легко отозвалась Салли, но в глубине души она была уязвлена. Она обмахнула открыткой разгоряченное лицо. Антония умела задеть ее за живое, но на сей раз Салли не собиралась этого допустить. — Надеюсь, ты еще передумаешь.

— Не передумаю, — сказала Антония. — Я никогда тебя не прошу.

Тетушки Антонию обожали — за красоту и вредный характер. Они поощряли в ней эгоизм и склонность помыкать другими; весь этот год, когда Салли от горя и тоски утратила способность не только общаться со своими детьми, но хотя бы проявлять к ним маломальский интерес, Антонии разрешалось не ложиться спать до полуночи и командовать взрослыми. Взамен обеда она наедалась хрустящей соломкой в шоколаде и забавлялась, шлепая младшую сестренку свернутой в рулон газетой. Короче, делала какое-то время все, что душе угодно, и ей хватало сообразительности понять, что все это с сегодняшнего дня переменится. Она швырнула остатки мандарина на палубу и раздавила их ногой; когда же и это не подействовало, ударилась в слезы и принялась проситься домой.

— Я хочу к тетенькам, — канючила она. — Отвези меня назад! Пожалуйста! Я буду хорошо себя вести...

Тут уж и Салли не сдержала слез. Кто, как не тетушки, когда она была маленькой, просиживал с ней ночи напролет, если она застудила себе ухо или подхватила грипп — читал ей сказки, варил бульон, поил горячим чаем? Кто, как не они, укачивал Джиллиан, если ей не спалось, особенно первое время, когда девочки только приехали в дом на улице Магнолий и Джиллиан совсем лишилась сна?