Тетушкам, впрочем, не составляло труда догадаться, как обстоят дела — по тому, как горестно сутулилась Джиллиан, когда натягивала на себя свитер, с каким трудом она засыпала. Со временем большинству детей надоело приставать к Джиллиан, но кое-кто из мучителей не унимался, шипя ей «Ведьма!» всякий раз, как она оказывалась рядом, захватывая пук ее волос и дергая что есть мочи, нарочно проливая виноградный сок на ее новые туфельки, — так продолжалось вплоть до рождественского утренника.
На утренник явились в полном составе родители, неся с собой домашнее печенье, или пирожные, или же крюшонницы с рождественским яичным ликером, сдобренным мускатным орехом. Тетушки, надев свои черные пальто, пришли последними. Джиллиан надеялась, что они не забудут взять с собой коробку печенья с шоколадной крошкой или готовый торт из магазина, однако мысль о сладостях занимала тетушек меньше всего. Они направились прямым ходом к самым злостным озорникам: мальчишкам, любителям дергать за волосы; девчонкам, любительницам давать обидные прозвища. Тетушкам не было надобности прибегать к заклятьям, волшебным снадобьям или угрозам наслать на обидчиков страшную кару. Они просто остановились возле стола с угощением, и в тот же миг у каждого из тех ребят, которые истязали Джиллиан, немедленно схватило живот. Дети кинулись к родителям и стали проситься домой, а после не один день отлеживались, дрожа под шерстяными одеялами, одолеваемые тошнотой и раскаянием, отчего лица у них приобрели зеленоватый оттенок, а от кожи пошел кисловатый запашок — верный спутник нечистой совести.
После рождественского утренника тетушки привели Джиллиан домой и усадили на диван в гостиной — вельветовый, на деревянных ножках в виде львиных лап с острыми когтями, которых Джиллиан боялась как огня. Тетушки говорили ей, что брань на вороту не виснет и глупо принимать ее близко к сердцу. Джиллиан хоть и слушала их, но мало что слышала. Она придавала слишком большое значение тому, что думают другие, и недостаточно ценила собственное мнение. Тетушки всегда знали, что Джиллиан трудно бывает защитить себя без посторонней помощи. Сейчас их серые глаза глядят на нее ясно и зорко. От них не укроются морщинки на ее лице, которых кто-нибудь другой не заметит; они увидят, сколько ей довелось пережить.
— Что, страшная стала, да? — говорит Джиллиан.
Голос ее звучит нетвердо. Всего минутку тому назад ей было восемнадцать и она вылезала из окна своей комнаты, совершая побег, — и вот стоит увядшая, потрепанная жизнью...
Тетушки квохчут громче и идут к Джиллиан обниматься. Это так противоречит обычной для них сдержанности, что у Джиллиан помимо воли вырывается рыданье. Тетушки, к чести их будь сказано, кой-чему научились с тех пор, как судьба их вынудила взять на себя воспитание двух девочек. Знакомство с телепередачами Опры не прошло для них даром; они уже знают, к чему может привести привычка не показывать дорогому человеку свою любовь. На их взгляд, Джиллиан сделалась с годами только лучше — а впрочем, женщины в семействе Оуэне всегда славились своей красотой, как, кстати, и безрассудными поступками, которые совершали в молодости. Кузина Джинкс, например, чьи акварели можно видеть в Музее изящных искусств, отличалась в двадцатые годы таким своенравием, что решительно никого не желала слушать, — раз, охмелев от ледяного шампанского, она закинула свои атласные туфельки за высокий каменный забор и пошла отплясывать до зари босиком, наступая на битое стекло, после чего обезножела на всю жизнь. Барбара Оуэне, самая любимая из двоюродных бабушек, нашла себе муженька, который с ослиным упрямством отказывался провести в доме воду и электричество, утверждая, что не станет потакать новомодным прихотям. Другая общая любимица, Эйприл Оуэнс, двенадцать лет жила в Могавской пустыне, собирая в банки с формальдегидом коллекцию пауков. За десяток с лишним лет под ударами судьбы выковывается личность. Джиллиан ни за что бы не поверила, но эти самые морщинки — лучшее, что есть в ее внешности. По ним видно, сколько ей пришлось испытать и выдержать и какова ее истинная суть, если копнешь поглубже.
— Ну вот, — говорит Джиллиан, успокаиваясь и вытирая руками глаза. — Кто бы мог подумать, что я так расчувствуюсь?
Тетушки усаживаются, и Салли наливает каждой по стаканчику джина с горькой травяной настойкой, от чего они никогда еще не отказывались и что особенно любят пропустить, когда впереди предстоит работа.
— Потолкуем-ка об этом субъекте, который там, на заднем дворе, - говорит Фрэнсис. — О Джимми.
— А надо? — со стоном спрашивает Джиллиан.
— Да надо, — с сожалением подтверждает тетушка Джет. — Так, прояснить кой-какие мелочи. Например — отчего он умер?
Антония и Кайли прихлебывают кока-колу с заменителем сахара, боясь пропустить хоть слово; от жадного интереса у них даже волоски на руках топорщатся.