Практические занятия по русской литературе XIX века

Живость и образность рассказов Аксакова увлекает аудиторию, однако студенты высказывают сожаление по поводу того, что Аксаков часто только перечисляет темы своих разговоров с Гоголем и почти никогда не передает их содержания. Одни из них объясняют это тем, что Аксаков писал свои воспоминания спустя много лет и многое к тому времени изгладилось из его памяти, а неточно передавать слова Гоголя Аксаков не хотел. Другие полагают, что Гоголь приходил к Аксаковым просто отдыхать и не говорил на серьезные темы, да и вообще был скрытен, не любил делиться своими творческими замыслами и размышлениями. Третьи, ссылаясь на позднейшие высказывания Гоголя, объясняют это отношением Гоголя к Аксакову, о котором Гоголь писал в горькую минуту конфликта, возникшего между ними по поводу «Выбранных мест из переписки с друзьями»: «Я вас любил, точно, гораздо меньше, чем вы меня любили…» (187). Кроме того, Гоголь тогда еще не видел в Аксакове товарища по перу. В 1847 г. он знал еще очень мало из написанного Аксаковым и говорил, что, быть может, он полюбил бы его «несравненно больше», если бы Аксаков сделал что-нибудь важное, «положим, хоть бы написанием записок» (187). И действительно, впоследствии Гоголь очень высоко ценил все написанное Аксаковым и всегда побуждал его к творчеству.

Не решая окончательно вопроса о причинах, по которым Аксаков не передал содержания многих бесед с Гоголем, преподаватель указывает на то, что есть вещи, о которых Аксаков все же рассказал несравненно меньше того, что ему было известно. Так, например, именно свидетельством Аксакова установлено, что «Рим» является переделкой повести «Аннунциата». Аксаков пишет о том, что Гоголь читал ему и другим друзьям начало «Аннунциаты». Несомненно, Гоголь беседовал с ним об этой повести, делился впечатлениями о Риме — городе, который он так любил, хорошо знал и о котором много думал. Аксаков сам говорит, что Гоголь рассказывал о жизни в Италии и об ее искусстве. Однако ничего конкретного об этих рассказах он не сообщает, а между тем пребывание Гоголя в Италии, вообще за границей, является малоизученным периодом жизни писателя. Известно, что интерес Гоголя к художественным достопримечательностям Рима был интересом не путешественника, а художника, философа, историка[387]. В работах последних десятилетий много говорится о глубоком интересе и внимании Гоголя к простым людям Италии[388], которые привлекали его своим неистощимым весельем и добродушием. В интересной и новой по мысли работе «Истоки «толстовского направления» в русской литературе 1830–х годов» Ю. Лотман утверждает, что «свою положительную программу», свои общественные идеалы Гоголь связывал не только с «идеальной республикой» Сечи, как это убедительно раскрыто в книге Г. А. Гуковского[389], но и с патриархальным Римом. Развивая свою мысль, Ю. Лотман пишет о том, что в повести «Рим» Гоголь выразил свою мечту о «прекрасном человеке»[390]. Герой этой повести — народ. Гоголь противопоставил Рим Парижу, городу буржуазного индивидуализма, царству слов. Писатель призывал вернуться к неким первоначальным основам человеческого общежития, к «прекрасному человеку». «Положительная программа» Гоголя периода расцвета его творчества недостаточно ясна и в настоящее время. Потому для нас особенно интересны суждения Ю. Лотмана и работа Е. А. Смирновой, развивающие мысль о стремлении Гоголя к идеалу «естественного человека», имеющего право на земное, реальное счастье»[391].

В свете этих работ особенно досадно, что Аксаков не поделился тем, что узнал он от Гоголя об Италии. Объясняется это, по всей вероятности, тем, что каждую поездку Гоголя в Италию Аксаков переживал очень тяжело: «Нам очень не нравился его отъезд в чужие края, в Италию, которую, как нам казалось, он любил слишком много… Нам казалось, что Гоголь не довольно любит Россию…» (39). Нет нужды говорить о том, что Аксаков ошибался, считая, что Гоголь на чужбине забывал свою родину и переставал любить ее. Он наивно объяснял пробуждение в Гоголе любви к России пребыванием писателя в Москве, в ее «русской атмосфере», дружбой с Аксаковыми и особенно влиянием Константина (46—49). Иллюзорность таких представлений становится очевидной для студентов, когда они прочитают письмо Гоголя к К. Аксакову около 29 ноября 1842 г. из Рима (XII, 125—127), едва ли не единственное письмо, пропущенное Аксаковым в завершенной части его книги.