Практика

— Согласен, потери оказались очень большими, но твои воины храбро сражались и убили пиратов больше, чем было нас. Я благодарен тебе, вождь, за твоё доверие и помощь. Я больше не вернусь, прощай!

— Прощай и ты, Морской Филин, мы с дочерью будем помнить о тебе.

Накатила необъяснимая грусть и опустошенность. Я встал и молча ушёл, не оглядываясь.

Три дня мы с Алонсо, у которого рана ещё не до конца затянулась, снаряжали корабль к выходу в море. Загрузив воду и подняв остававшееся на дне серебро, с помощью индейцев, мы, развернув паруса только на грот-мачте, да и то не все, отчалили от берега.

Пятеро пиратов нехотя выполняли наши указания. Всё холодное оружие мы отдали индейцам, оставив себе лишь шпаги и кинжалы. Мушкеты и пистоли были сложены в капитанской каюте и приведены во временную небоеспособность. Порох и пули с кремнями хранились в другом месте, надёжно спрятанные. А мы с Алонсо щеголяли перевязями, укомплектованными по два пистоля.

Почему по два? Потому что, четыре пистоля в скоротечном и неожиданном, в случае нападения, бою только мешали, а не помогали. А два пистоля обеспечивали некоторый перевес, при обороне даже от всей пятёрки пиратов, что, в принципе, было невозможно. Ведь мы тоже дураками не были.

Пираты работали под нашим контролем, когда один из нас руководил ими, или помогал устанавливать паруса, другой стоял с пистолями наготове. Выйдя из бухты и проложив курс в сторону материка, я занял место за старым штурвалом.

Взявшись за его потёртые ручки, я снова ощутил уже подзабытое чувство единения с кораблём. Он стал жаловаться мне на плохое отношение к себе, на бесконечные бои, которые разрушают его вибрацией и ранят тело ядрами.

Об этом скрипели его мачты, шелестели паруса и трепался на ветру такелаж, порванный во многих местах. Испанского флага на борту «La Gallardena» не было, был только французский, и пиратский, красного, как кровь, цвета, с нарисованным на нём белым черепом. Ни один из них нам, по понятным причинам, не подходил.

Пришлось обходиться без флага, вывесив на флагштоке кусок белой тряпки. Издалека он был немного похож на французский стяг, если не присматриваться. В этой части моря, в основном, попадались английские и голландские суда, но, в большей степени, испанские, французских было мало.

Обогнув остров, корабль взял курс в сторону материка, до которого было около двух суток быстрого хода. Наше судно, из-за маленького числа команды, к тому же, очень опасной, не могло развить хороший ход, но и без того «La Gallardena» шла довольно быстро, благодаря попутному течению и ветру.

За первые сутки ничего не произошло, и мы не встретили никаких кораблей, что было, скорее, нам во благо, чем во вред. С каждой морской милей, приближающей нас к берегу, шанс встретить испанское судно значительно возрастал.

На вторые стуки мы заметили сразу два корабля, мачты которых появились из-за линии горизонта с противоположных от нас сторон. Увидев наше израненное судно, тот, что шёл со стороны открытого моря, увеличил ход и начал стремительно к нам приближаться.

А другой, наоборот, замедлил ход, не решаясь подойти и осторожничая, но ни один из них не собирался пройти мимо просто так. А я ещё думал, что существуют какие-то правила на море и кодекс чести. Нет, увидев неспешно идущее судно, только с одной мачтой, окутанной парусами, да ещё и с белым флагом, оба корабля стали вести себя по-хищнически.

Как только корабли подошли ближе, на одном из них взвился чёрный флаг, а на другом мы смогли рассмотреть трепещущийся испанский. Возникла дилемма, как быть? Оставить белый? Нам конец! Пираты догонят, и дальше, только вплавь.

Узнав, что мы сделали, нас не просто убьют, нас казнят самым жестоким образом, чего бы совершенно не хотелось. А испанский корабль, возможно, и решится на бой, а, может, расценит свои шансы как не очень хорошие, оставит это намерение и уйдёт, спасая свою деревянную шкуру.

— Алонсо! — не в силах принять никакого решения, обратился я к товарищу. — Что будем делать?

— Сражаться, Эрнандо! И только сражаться!

— Хорошо бы, но с кем?

— Со всеми!

— Ясно.

Как обычно, у барона храбрость преобладала над рассудительностью. Вперёд, и в бой, кавалерия, вперёд! Морская инквизиция — форева! А я ещё планировал и Мерседес увидеть, пусть она этого и не хочет, а я, назло ей, собираюсь ещё встретиться. Страстно не хотелось умирать, да и вообще, я за мир. Миру мир, войны не нужно, вот девиз нашего корабля. Не трогайте нас, мы сейчас уплывём, и больше вы нас никогда не увидите. А?!

К сожалению, меня никто не услышал. Тяжко вздохнув и вытащив пистоли, я стал загонять в трюмную клетку наших недобровольных помощников, из числа пиратов. Под дулом четырёх пистолей и довольно жёсткой ухмылки, они повиновались, зайдя в клетку к Гасконцу, ещё не поправившемуся от ранения.

По их злым и жестоким лицам было видно, о чем они мечтают сейчас больше всего на свете. А глядя на их скрюченные, в виде железных когтей, пальцы, желавшие вцепиться нам в горло, было очевидно, что до того мгновения, когда они решатся это осуществить, всего ничего.