Практика Сергея Рубцова

Брови Сергея удивленно вздрогнули, но он не поверил и тут же хитренько прищурился точь в точь так же, как это делал Кияшко.

— Разыгрываете, товарищ майор? Впрочем, может быть, Голубев — это… служебная тайна? Тогда не спрашиваю.

— Был тайной, — вздохнул Кияшко.

— Эту тайну изобрел капитан Николаев. Я очень жалею, что вам так и не пришлось поработать под руководством капитана. Это человек изобретательный. Слушайте, что случилось со старым учителем-математиком-Голубевым. Такой человек существовал.

Майор покосился на закрытую дверь, сделал несколько затяжек и продолжал, слегка понизив голос.

— Когда началась война с гитлеровцами, к начальнику управления является человек так лет под пятьдесят, предъявляет свои документы на имя Голубева Ипполита Евстафьевича и заявляет примерно следующее: «Каюсь, я — агент иностранной разведки, завербован в 1918 году. Делайте со мной, что хотите, но я русский человек и в этот тяжелый для родины момент не хочу оставаться предателем». Вот какое дело! Расспросили его что, как и почему. Действительно, колчаковский офицер, воевал с красными, ненавидел советскую власть и так далее. Поэтому завербовался без особых колебаний. Мстить хотел! Задания выполнял сравнительно безобидные — давал приют другим агентам, изготовлял фальшивые документы.

В этом отношении мастер первой руки — любая печать, штамп, подпись. Не подкопаешься! Встал вопрос — что делать? Приняли во внимание его чистосердечное раскаяние и сказали: «Вредил, работал на врагов — теперь искупай свою вину и поработай на нас». Так при помощи этого гражданина в течение сорок первого — сорок пятого годов нам удалось поймать не много, не мало — восемь шпионов.

— Японская разведка? — спросил Сергей.

Кияшко усмехнулся.

— Не имеет значения… Получалось очень хорошо: Голубев фабриковал любые документы — мы его настоящими бланками снабжали, а агент надежно устраивался, маскировался, но тут его в нужный момент аккуратно накрывали мокрым рядном… А Голубев «не виноват», Голубев в стороне, вне подозрения. Но кончилась война— и Голубеву нет работы.

— Понятно. Япония капитулировала, их разведка свернула свою работу, притихла.

— Ну, вот ты какой! — с неудовольствием произнес Кияшко, — лезешь поперед батька в пекло. Важен факт— к Голубеву посетители не идут. Забыли? Нет, они не забывают… Консервируют! Будем ждать, пока откроют. И вот тут- то происходит несчастье. Голубев уезжает в отпуск на Волгу посмотреть на родные места. Искупался в реке, простыл, воспаление легких и — приказал долго жить. А в это время на одном из участков границы был тяжело ранен нарушитель, который оказался агентом иностранной разведки. Только учтите — разведка другого государства, к которой Голубев отношения не имел. Этот агент на допросе назвал учителя Голубева в числе тех немногих лиц, к которым он должен был обратиться за помощью. Адрес тот же, пароль тот же, задача та же — Голубев должен вручить ему надежные документы. Значит, делом Голубева завладела другая разведка и решила произвести расконсервацию старого агента. Что делать? Тут-то капитан Николаев — он в ту пору старшим лейтенантом был — предлагает воскресить Голубева.

— Поставить на его место другого? — спросил Сергей, возбужденно блестя глазами.

— Здорово! Но как же… Ведь сослуживцы, ученики, соседи знали настоящего Голубева в лице. Да и агентам, наверняка, показывали его фотографию.

— Все было учтено. Факт смерти Голубева засекретили. Родственников у него не было, жил один-одинешенек, никто им особенно не интересовался. Поэтому легко и незаметно оформили «перевод» учителя из одного города в другой. И в Синегорске появился учитель-математик Ипполит Евстафьевич Голубев. О подробностях всего этого дела я умолчу. Это — техника, и вы с ней познакомитесь со временем… Короче говоря, все было продумано и обставлено очень удачно.

Кияшко закурил новую папиросу, пустил дым колечком и продолжал:

— Так проходит год, два, Голубева никто не тревожит паролями. Наш старик сперва волновался, нервничал, а затем успокоился и попривык к своей фамилии. Специальность у него была та же — учитель-математик. Проходит пять лет, мы уже потеряли надежду. Но вот является…

— Смирнов!