Практикант[СИ]

Легче было назвать, что делали в его присутствие — настолько редко, загруженный часами на факультете, появлялся в собственном издательстве Казаку. Ребята пили кофе, изображая на лицах бледность от утомления, которая была никакой не уловкой: сами–то попробуйте шесть часов кряду ожесточенно отстреливаться от компьютерных вурдалаков! Выслушивали планы на будущее, которые практически не менялись, словно с прошлого прихода шефу полностью стерли память.

Сюрпризы на работе были большими сюрпризами, поэтому так непривычно громко гудели компьютеры в наступившей в офисе тишине, когда я объявил шефу, что нашел. Функцию масштабирования в «Фотошопе», позволяющую не просто увеличивать отсканированное изображение из атласа до размера настенной карты, но и выкинуть, наконец, ко всем чертям, неказистый стол с листом толстого стекла вместо столешницы.

Корнел проработал до конца месяца, и целую неделю до того как он навсегда исчез, мы старались не смотреть друг на друга, встретившись взглядом лишь однажды — когда выносили его теперь уже бывший стол к мусорному контейнеру во дворе. Я готов был поклясться, что видел слезы в его глазах.

Оставшиеся ребята, скорее из чувства не вполне понятного им долга еще с неделю оперировавшие, стоило мне заговорить с ними, односложными фразами, вскоре приняли меня как родного, особенно когда я замочил в игре на троих жирного вампира на восьмом уровне, с которым они не могли справиться недели две. Вечерами мы втроем, сидя на креслах с колесиками и свободно вытянув ноги (освободившееся пространство было единогласно признано моей заслугой) неспешно выстраивали на полу частокол из опустевших пивных бутылок, и никто уже и не вспоминал, что из–за моей внезапной компьютерной продвинутости им крепко, хотя и на словах, досталось от шефа.

В конце концов, они могли оправдать себя несовершенством едва восходящей на горизонте компьютерной эры.

В Молдавии заканчивался всего лишь одна тысяча девятьсот девяносто восьмой год.

2

Мама спала и видела меня в аспирантуре.

С чего я взял?

Она заявлялась ко мне как призрак — спросонья ее светлая ночнужка на фоне наполненной ночью комнаты заставляла меня содрогаться в такт с моим же взбесившимся сердцем.

— Мне приснилось, что ты защитил кандидатскую, — обдавала меня мама дыханием ночи; в человеческом исполнении это равнозначно запаху нечищеной ротовой полости.

— Мама! — зарывался я лицом в подушку, пряча обожженные внезапно вспыхнувшим светом глаза.

Мама всегда так поступала — будила меня в темноте, а затем без предупреждения включала свет, совершенно не задумываясь о том, что заставать врасплох сына, которому стукнуло двадцать два, даже для ближайшего родственника граничит с неприличием: мало ли что она могла увидеть!

— Пообещай мне, что подашь документы в аспирантуру, — снова наклонялась надо мной мама, проделав обратный путь к выключателю.

— Мммм! — мычал я в подушку, и этого оказывалось достаточно, чтобы мама немедленно капитулировала.

— Все, спи, спи! — слышал я почему–то удовлетворенный голос мамы: мое раздраженное мычания она явно принимала за согласие.

Я все еще злился, слюнявя теплую подушку, но стоило маме торопливо погасить свет и бесшумно затворить за собой дверь, как я снова проваливался в сон — беззаботно и незаметно для себя. И все же утром пробуждение начиналось с досадного воспоминания о том, что ночью кто–то возвращал меня, пусть и на считанные мгновения, в мир, от которого меня чем дальше, тем больше мутило.

Может, поэтому теперь я и спал по десять часов в сутки?

Я тер глаза, разгоняя щекочущие ресницы лучи солнца, которого и утренним уже было не назвать; мой диплом, в раскрытом виде выставленный мамой за стеклом книжного шкафа, словно давал мне эту привилегию — если и пробуждаться, то не по прихоти людей. Шуметь по утрам в квартире дозволялось лишь старым часам, с трудом поспевавшими за бегом секунд, да внезапно проносившимся, стартовавшим с верхних этажей, потокам через общий канализационный стояк. С собственными утренними хлопотами родители управлялись беззвучно, а может это просто у меня была стадия глубокого сна?

Зевая и потягиваясь (гардеробное зеркало, хотя и потускнело, но изображало меня в этой сцене в полной неприглядности), я вспоминал, как школьником просыпался от хруста суставов и казавшихся мне со сна мало приличными вдохов–выдохов: это отец в коридоре делал зарядку. Не замечать, как стареют родители — беззаботная иллюзия, за которую можно отдельно поблагодарить молдавское государство, удлинившее срок выхода на пенсию чуть ли не за пределы средней продолжительности жизни собственных граждан.