Практикант[СИ]

Как ни в чем не бывало возвращаясь в лицей следующим после постельного дня утром, я продолжал ломать комедию, которая со стороны, безусловно, воспринималась не иначе как хамство вконец обнаглевшего подонка. Легкие, будто случайные позевывания прямо на уроках, и только в сидячем положении, обтирание подошв о стройные юные ноги лицеисток с первой парты и уж, конечно, телефонные звонки, которые я принимаю без единого отказа.

Я даже влепил шестерку Ириной Саше, у которой даже неделю спустя при виде меня округлялись глаза. Любимой мамочке она, само собой, и не подумала жаловаться — при их–то отношениях. Кроме того, я был прав: по теме о развале соцлагеря Саша подготовилась из рук вон плохо, и мне не составило труда поймать этот шальной шанс — наказать, по большому счету, примерную ученицу.

В конце концов, я ведь ничем не обязан — ни ей, ни ее матери, разве не так? А если и обязан, то не в той же степени, что и Ира мне? Вечерние поцелуи, ночные ласки, наличие любовника — разве для выхода в свет Ире, кроме шикарных нарядов, требуется что–то еще? По мне, так наши с ней отношения — образец взаимовыгодных двусторонних связей. Многополярный мир, наконец–то воплощенный в реальности, пусть и не в глобальном масштабе. Даже звонок Наташи, больше смахивающий на террористическую атаку на одну из цивилизованных сторон, не способен подорвать наше стратегическое партнерство. Я даже снимаю подозрения в отношении Иры — Наташа явно действовала сама, совсем как сумасшедший смертник–одиночка, вооруженный лишь гранатами вокруг пояса и бредовыми идеями в голове.

Мы ведем себя как две равносильные мировые державы, ровно до того момента, пока одна из них не чувствует легкое изменение в поведении второй — верный признак серьезной проблемы.

— Тебе что, не понравилось? — чуть не возмущаюсь я. Во всяком случае, тон у меня соответствующий.

Люби я Иру искренне, хотя бы так же как она любит засветиться в моей компании перед подругами и лоснящимися бизнесменами, мне не избежать бы праведного гнева. Да что там — бешенства!

Впервые в жизни я чувствую себя насильником, а Иру — жертвой, отдающей плоть в мое полное распоряжение с одним лишь условием, которое она, однако, не диктует мне, а вымаливает про себя — остаться в живых. У нее даже пересыхает все там внутри, хоть подсолнечного масла наливай.

— Что с тобой? — спрашиваю я, держа ее за локти.

Прикрывшись между ног наволочкой, она смотрит на меня без улыбки, без удовольствия, без жизни.

— Мне пиздец, — признается она. — На меня наехал сын премьера.

Это звучит как приговор. Как прощальное «банзай» хладнокровного камикадзе. Любой человек в Молдавии, вне зависимости от денег, влияния, связей и прочей чуши, называемой статусом, беззащитен — если он встал на пути сына премьер–министра. Тихого, как поговаривают, в жизни семьянина и жестокого дельца, вооруженного покруче афганских талибов — всей мощью государственного аппарата.

Как могу, я успокаиваю Иру: поглаживаю руки, целую шею, груди, живот и кладу спиной на кровать. Как ни странно, но повторный секс успокаивает ее, а вот мне не до спокойствия. Поверив мне, словно я — Ланцелот, а она — спасенная им от дракона девушка, Ира блаженно улыбается, не замечая, что я работаю, тружусь через силу и без наслаждения, все еще не веря в произошедшее.

Нашего многополярного мира больше нет — одна из сторон раздавлена пришельцами из другой галактики и другого, недоступного нам измерения. Подыгрывая Ире в ее неизбежных после долгого отчаяния надеждах, я лежу с ней на кровати, пью водку с томатным соком и уверяю, что все обойдется. Мои старания оказываются более чем не напрасными: умиротворяется не только Ира, но и я сам, обретя к тому же способность быстро соображать.

— Сейчас, может, не совсем вовремя, — притворно кусаю я губы, рассматривая кровавую жидкость на дне бокала, — но тут такое дело…

Она не в силах сдержать удивления и спрашивает:

— Сколько?

— Восемь тысяч, — повторяю я и на всякий случай уточняю, — евро.

— Для отца? — изумляется она.

Утвердительно кивнув, я в самом деле рассказываю об отце, вернее, о том, как он, в кои–то веки воспользовавшись служебным положением, договорился с каким–то румынским бизнесменом о поставке большой партии грецких орехов. О том, что дело, по большому счету, на мази: есть поставщики, есть покупатели, есть, наконец, орехи. Не хватает сущей мелочи — восьми тысяч евро для немедленной оплаты молдавским хозяйствам, которым, конечно, никто не позволит самостоятельно торговать с румынскими перекупщиками. Только через отца, уточняю я, которому для получения навара восемь тысяч евро — критическая сумма.

— Не веришь — позвони ему сама, — тянусь я к телефону на тумбочке.

— Дурак! — тянет меня обратно Ира.

— Назови свой процент, — настаиваю я.

Ира даже привстает.

— С ума сошел, что ли? — возмущается она. — И так дам, о чем разговор?!