Прародина Русов

Очевидно, что проблема прародины древних языковых семей — это «проблема-матрешка»: решив одну из них, тут же получаешь следующую, более сложную. Если признавать концепцию ностратической макросемьи языков, то неизбежно возникает вопрос о ностратической прародине — том времени и пространстве, в которых существовал народ — носитель ностратического праязыка, ставшего предком для всех народов как минимум индоевропейской, уральской, алтайской (включая корейский й японский языки), дравидской и картвельской языковых семей.

Именно в таком составе эта семья фигурирует в учебнике С. А. Бурлак и С. А. Старостина [195, с. 335–338]. Под вопросом они оставили ностратический характер эскимосско-алеутских, эламского, юкагирского, чукотско-камчатских языков [195, с. 334, 337, 382].

В то же время по мнению многих ученых «американскому исследователю Д. Макэлпину [322] принадлежит заслуга обоснования генетического родства эламского языка, представленного памятниками III–I тыс. до н. э., с дравидскими языками» [323, с. 39]. Т. е. доказано родство эламского языка не вообще с ностратическими, а конкретно с дравидскими. Насколько можно судить, среди специалистов по истории Древнего Востока концепция о родстве языков Элама и Хараппской цивилизации с современными дравидскими является общепринятой.

Безусловно, С. А. Старостин был великим лингвистом. Однако при всем уважении его статья о генетической принадлежности эламского языка [345] производит впечатление еще намного большей субъективности выводов, чем когда- либо позволяли себе Т. Гамкрелидзе и В. Иванов. Так, он не нашел никаких параллелей в ностратических языках эламским словам ba-ha "good", siya "see", i-iš-ti "meat", ki-ir-pi "hand". Мне почему-то кажется, что для этих слов есть прямые этимологические параллели даже в собственно индоевропейских языках. Да и в ностратических на сайте самого Старостина Starling читаем «bViV/baH "joy"» [346]. Но даже без этого сам С. А. Старостин среди 54 эламских слов из списка Сводеша нашел по 16 общих слов с афразийскими и прочими ностратическими языками и лишь 7 общих слов с сино-кавказскими [345]. Умножим эти цифры в два раза (100 слов вместо 54). и получим 30 % общей базовой ностратической лексики. Во всяком случае ностратическое происхождение эламского языка не вызывает сомнений.

Еще более непонятной «вкусовщиной» выглядит отрицание С. А. Старостиным принадлежности к ностратическим языкам афразийских (семито-хамитских). В данном учебнике он отделывается туманной фразой: «Афразийские языки некоторыми исследователями относятся к ностратическим, хотя по своей временно́й глубине они представляют собой вполне самостоятельную макросемью» [195, с. 334]. Однако это означает по сути полную ревизию ностратической концепции. Данная концепция по сей день основана на фундаментальной работе В. М. Иллич-Свитыча «Опыт сравнения ностратических языков (семито-хамитский, картвельский, индоевропейский, уральский, дравидийский, алтайский)» [131]. Причем согласно этой работе (Сравнительному словарю) среди ностратических языков наиболее близки между собой именно афразийский и индоевропейский! [324, с. 26–27]. Иначе говоря, выделение афразийских языков из числа прочих ностратических лингвистически никак не обосновано.

Таким образом, необходимо найти общую прародину для шести языковых семей: индоевропейской, афразийской, уральской, алтайской, эламо-дравидской и картвельской. При этом следует учитывать возможное родство с ностратическими языками еще некоторых языков Северо-Восточной Азии и Америки: эскимосско-алеутских, юкагирского, чукотско-камчатских языков, а также, возможно, индейских языков семьи пенути [323, с. 41–42]. Любопытно, что некоторые языки пенути демонстрируют особую близость как раз к индоевропейским [195, с. 155]. Ю. Л. Мосенкис приводит достаточно серьезный список лексических параллелей между ностратическими языками и самым известным из пенути — языком майя [341, с. 12].

Очевидно, в палеолите-мезолите Европа и Передняя Азия были не менее пестрыми в языковом плане, чем, скажем, индейская Америка или Новая Гвинея. В дальнейшем основная часть этих языков исчезла бесследно, и лишь некоторые оставили субстратные следы в известных нам языках. Ведь только за двадцать пять тысяч лет эпохи позднего палеолита языки Homo sapiens могли разойтись куда угодно, причем двигались племена, изменялся климат и т. д. Двадцать пять тысяч лет — достаточное время для расхождения языков до полного несходства.

Поэтому в лучшем случае нам удастся проследить «ниточку» преемственности археологических культур, предположительно родственных предкам носителей известных в дальнейшем языков. Но это будет лишь предположительный след в океане неизвестных нам этнических групп, не оставивших прямых наследников в культурном, а порой и в биогенетическом плане.