Прародина Русов

Соответственно, эти исследователи сделали очевидно ложное заявление: «Культурная лексика афразийцев дает основания относить их культуру к периоду перехода от присваивающего хозяйства к производящему» [336, с. 35]. — На самом деле культурная лексика афразийцев показывает уже знакомство с металлом и вполне развитое сельское хозяйство: термины не только для животноводства, но и для пшеницы, ячменя, обработки земли (несколько терминов), вымеренного земельного участка, финика, инжира и т. д. [336, с. 40–41].

Итак, некоторые исследователи в случае несоответствия между реконструированной культурной лексикой и глоттохронологическим подсчетом отдают предпочтение данным глоттохронологии. Нам подобная методология представляется глубоко ошибочной.

Основная идея глоттохронологии в том, что наиболее универсальные и устойчивые слова, которые имеются в любом языке (базисная лексика, обычно берут 100 слов из Списка Сводеша), со временем автоматически заменяются в языке другими словами, причем этот процесс идет с одинаковой скоростью абсолютно во всех языках [286; 195, с. 131].

«Глоттохронологическое датирование основано на том, что базовый словарь языка изменяется с единой скоростью во времени и пространстве, т. е. независимо от исторической эпохи и ареала. Однако факты показывают, что базовый словарь может меняться с разной скоростью в зависимости от времени и/или ареала распространения языка. Возмущающими факторами, нарушающими постоянство скорости изменения лексики в целом и базового словаря в частности, могут быть такие явления, как креолизация, стандартизация языков, смена культурных типов, изменение престижного статуса языка и т. д. …Межъязыковое варьирование таково, что относительными оказываются даже самые привычные представления, например, о различии заимствованной/исконной, культурной/общей лексики» [337, с. 115–116].

И это отсутствие общих правил — очень характерное явление при сравнении разных языков. Сами С. А. Старостин и С. А. Бурлак в своем учебнике отмечали, что в древних языках могли происходить даже изменения, маловероятные для современных языков [195, с. 185]. Но при этом они, например, заявили, что «среди многих сотен исследовавшихся языков нет ни одного такого, в котором половина базисной лексики происходила бы из одного источника, а половина — из другого» [195, с. 14]. Похоже, что для компаративистов это — что-то вроде символа веры.

Однако в том же учебнике читаем, что язык маисин папуасский, «если он не является австронезийским» [195, с. 381]. «Автор не упоминает здесь мелано-папуасских («смешанных») языков, в которых австронезийская и неавстронезийская лексика в сопоставимом соотношении представлена даже в основном списке. К языкам с неясным происхождением относятся языки о-вов Флорес (мангараи, нгад'а, ли'о и др.), юго-восточнопапуасские маисин, магори, оума и др., языки о-вов Санта-Крус. Во всех этих языках преобладают папуасские грамматические указатели и существенна меланезийская лексика (до 50–70 % списка М. Свадеша)» [340, с. 460–461 (М. С. Полинская)].

Кстати, Л. А. Лелеков приводит гипотезу У. Кауджилла и Г. Штайнера О «специфическом статусе древнехеттского языка как средства международного общения различных малоазийских этносов». Он отмечает в Малой Азии «фиксацию в таблетках из Кюльтепе признаков очень давнего симбиоза индоевропейцев с автохтонами, выразившегося в утрате первыми этнического самосознания и более чем половины индоевропейского словаря, в том числе лексики основного фонда» [132, с. 51].

Знать все эти факты полезно тем лингвистам, которые попробуют отрицать гибридное происхождение самого индоевропейского языка из неких «общих соображений».

Как видим, широкие переселения ностратических народов априори должны были резко ускорить процессы изменения их языков. Так что в поисках ностратической прародины вовсе не обязательно забираться в эпоху палеолита. Можно предположить, что в неолите языки могли изменяться намного быстрее, чем «обычно». Это тем более вероятно потому, что в более отдаленном прошлом не было устойчивой литературной нормы, зато был широко распространен обычай табу на слова, связанные с сакральными объектами, магическими действиями, именем покойного и т. д. Причем распространение этого обычая было скорее всего связано именно с распространением культа предков в связи с переходом к устойчивой оседлости в эпоху неолитической революции. Очевидно, что подобные обычаи запрета на произношение слов значительно ускоряли темпы смены даже базисной лексики.