Читаем Прасковья Ангелина полностью

Солнце еще только всходило, и небо постепенно начало светлеть. Коссе с облегчением услышал шум со стороны бензозаправочной. Потом заскрипели ворота. Это Антон Дмитриев выезжает в поле, он всегда появляется первый. Дмитриев вел свой трактор превосходно, вел так же уверенно, как и мотоцикл, а на мотоцикле он теперь развивал скорость до 110–120 километров в час. Дмитриев, как и Паша, управлял любой машиной: уж не поведет ли он сегодня комбайн? Но нет! У штурвала комбайна занял место Христофор Челпанов и был этим невероятно счастлив. Шутка ли сказать — ему доверяли вести косьбу на пшеничных массивах.

— Хлеба-то какие! Высокие, густые… Золото хлеба!

Держа в руках молоток и ключи, Паша разговаривала с Челпановым. О чем это она?.. Все ясно! Она торопит Челпанова гнать красавец комбайн в степь.

Только что успела отправить комбайн и уже занялась другим делом — проверяет готовность очередного трактора.

— Слыхал, Антон, наказ бригадира? Так начнем же добывать золото. — Челпанов с полной готовностью и подъемом начинал рабочий день.

Прошло немного времени, и небывалое оживление началось всюду — и в поле и на токах. Все заняты делом, все работают, торопятся…

Заметно взволнованы старые хлеборобы. Им выпала честь сопровождать первый обоз с зерном в государственные закрома. На передней подводе— Никита Васильевич Ангелин.

Неподалеку от тока, тут же, на солнцепеке, школьники рисуют плакаты, пишут большими буквами лозунги. Вот сорванцы! Кто надоумил их украшать хлебный обоз? Неужели Паша?

— Ну, конечно, Пашина работа, — то ли с гордостью, то ли с осуждением говорит Никита Васильевич. — Она выдумает…


Молодых и старых колхозников захватила уборка. Все тракторы и комбайны работали безукоризненно, четко.

…Паша «отбуксовала» комбайн на новый массив. Пшеница здесь на редкость густая. Трактор и прицепленный к нему комбайн двигались медленно, громко урча и вздыхая: казалось, что работать им невмоготу.

— С чего бы это? — спросил Степан Иванович, прислушиваясь.

Никита Васильевич, шагая рядом со Степаном Ивановичем, предложил тут же выяснить причину, и они направились к комбайну.

Их окликнул Дмитрий Лазаревич.

— К Христофору, — не оглядываясь, ответил Не-чипуренко. — Беспокоит нас, как бы у него той, хведор не поломался.

— Хедер, — ухмыльнулся Дмитрий Лазаревич.

— Я и говорю… хведор;

— Хедер, а не хведор! — кричит ему на ухо Никита Васильевич. — Эк и непонятливый ты стал, Степан!

— Ишь, какой ученый объявился! — не унимался Степан Иванович, поднимая густые клочковатые брови. — Известно же, хведор!

Дмитрий Лазаревич взял их под руку и повел целиной к комбайну.

— Смотрите не ругайтесь, а то на самом деле тот «хведор» обломается.

— Ты, председатель, зубы не заговаривай, а лучше объясни, отчего это машина от напряжения дрожит, — разозлился Степан Иванович.

— Вот и докладываю, — с прежней игрой в голосе ответил Дмитрий Лазаревич, — яровые дадут на круг по восемьдесят пудов, не меньше, зерна кукурузы возьмем по двадцать пять центнеров, а в зеленой массе по четыреста..

— А что ты сам думаешь, не маловато ли? — для полного уяснения спросил Степан Иванович.

— Нет, но, может, и в самом деле маловато, дорогой Степан Иванович, — и он задумался. — Вот, например, на массиве в сто тридцать пять гектаров, где трактористы подняли черные пары, мы получаем вкруговую по сто девяносто три пуда. Ведь это стариннейшее мое намеренье с Пашей: взять по двести пудов на каждом гектаре.

Тут Никита Васильевич вцепился и стал допрашивать председателя, почему им не удается взять по двести пудов со всей площади.

— Я сразу и не отвечу, Никита Васильевич, тут много причин, и все сложного порядка.

Степан Васильевич тоже был неумолим.

— Так… следовательно, опять сложности? Значит, до двухсот не дотянуть? — громко кричал он, как бы приглашая и бригадира трактористов Пашу, и комбайнера Челпанова, и тракториста Дмитриева к широкому обсуждению этого жизненно важного вопроса. — Может, Антон доверит нам свои мысли?

— Я имел время подумать, — сказал он, — и вполне согласен, что мы можем получать со всей площади посевов по двести пудов зерна. Все необходимое для этого имеется, ни в чем недостатка нету. Люди, машины, удобрения… Только, честно сказать, тесновато стало в «Запорожце» для нашего разгона.

Все сразу поняли, о чем говорит тракторист Антон Дмитриев. В самом деле, в «Запорожце» было уже тесно. Тракторной бригаде не хватало работы на полях колхоза. Поэтому приходилось перебрасывать бригаду в другие хозяйства.

— Верно, Антон! — горячо поддержала его Паша. — Нам и впрямь тесновато. Но, думаю, недалеко то время, когда мы выедем с нашими тракторами и комбайнами на широкие просторы.

Вопрос был ясный: надо укрупнить артельное хозяйство. Но как, с чего начать? Недостаточно было ориентироваться только на цифровые показатели и общеизвестные агрономические мероприятия. Надо было позаимствовать опыт передовых укрупненных сельскохозяйственных артелей.


Перейти на страницу:

Все книги серии Жизнь замечательных людей

Газзаев
Газзаев

Имя Валерия Газзаева хорошо известно миллионам любителей футбола. Завершив карьеру футболиста, талантливый нападающий середины семидесятых — восьмидесятых годов связал свою дальнейшую жизнь с одной из самых трудных спортивных профессий, стал футбольным тренером. Беззаветно преданный своему делу, он смог добиться выдающихся успехов и получил широкое признание не только в нашей стране, но и за рубежом.Жизненный путь, который прошел герой книги Анатолия Житнухина, отмечен не только спортивными победами, но и горечью тяжелых поражений, драматическими поворотами в судьбе. Он предстает перед читателем как яркая и неординарная личность, как человек, верный и надежный в жизни, способный до конца отстаивать свои цели и принципы.Книга рассчитана на широкий круг читателей.

Анатолий Житнухин , Анатолий Петрович Житнухин

Биографии и Мемуары / Документальное
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование

Жизнь Михаила Пришвина, нерадивого и дерзкого ученика, изгнанного из елецкой гимназии по докладу его учителя В.В. Розанова, неуверенного в себе юноши, марксиста, угодившего в тюрьму за революционные взгляды, студента Лейпцигского университета, писателя-натуралиста и исследователя сектантства, заслужившего снисходительное внимание З.Н. Гиппиус, Д.С. Мережковского и А.А. Блока, деревенского жителя, сказавшего немало горьких слов о русской деревне и мужиках, наконец, обласканного властями орденоносца, столь же интересна и многокрасочна, сколь глубоки и многозначны его мысли о ней. Писатель посвятил свою жизнь поискам счастья, он и книги свои писал о счастье — и жизнь его не обманула.Это первая подробная биография Пришвина, написанная писателем и литературоведом Алексеем Варламовым. Автор показывает своего героя во всей сложности его характера и судьбы, снимая хрестоматийный глянец с удивительной жизни одного из крупнейших русских мыслителей XX века.

Алексей Николаевич Варламов

Биографии и Мемуары / Документальное
Валентин Серов
Валентин Серов

Широкое привлечение редких архивных документов, уникальной семейной переписки Серовых, редко цитируемых воспоминаний современников художника позволило автору создать жизнеописание одного из ярчайших мастеров Серебряного века Валентина Александровича Серова. Ученик Репина и Чистякова, Серов прославился как непревзойденный мастер глубоко психологического портрета. В своем творчестве Серов отразил и внешний блеск рубежа XIX–XX веков и нараставшие в то время социальные коллизии, приведшие страну на край пропасти. Художник создал замечательную портретную галерею всемирно известных современников – Шаляпина, Римского-Корсакова, Чехова, Дягилева, Ермоловой, Станиславского, передав таким образом их мощные творческие импульсы в грядущий век.

Аркадий Иванович Кудря , Вера Алексеевна Смирнова-Ракитина , Екатерина Михайловна Алленова , Игорь Эммануилович Грабарь , Марк Исаевич Копшицер

Биографии и Мемуары / Живопись, альбомы, иллюстрированные каталоги / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное

Похожие книги

120 дней Содома
120 дней Содома

Донатьен-Альфонс-Франсуа де Сад (маркиз де Сад) принадлежит к писателям, называемым «проклятыми». Трагичны и достойны самостоятельных романов судьбы его произведений. Судьба самого известного произведения писателя «Сто двадцать дней Содома» была неизвестной. Ныне роман стоит в таком хрестоматийном ряду, как «Сатирикон», «Золотой осел», «Декамерон», «Опасные связи», «Тропик Рака», «Крылья»… Лишь, в год двухсотлетнего юбилея маркиза де Сада его творчество было признано национальным достоянием Франции, а лучшие его романы вышли в самой престижной французской серии «Библиотека Плеяды». Перед Вами – текст первого издания романа маркиза де Сада на русском языке, опубликованного без купюр.Перевод выполнен с издания: «Les cent vingt journees de Sodome». Oluvres ompletes du Marquis de Sade, tome premier. 1986, Paris. Pauvert.

Донасьен Альфонс Франсуа Де Сад , Маркиз де Сад

Биографии и Мемуары / Эротическая литература / Документальное
Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза
«Ахтунг! Покрышкин в воздухе!»
«Ахтунг! Покрышкин в воздухе!»

«Ахтунг! Ахтунг! В небе Покрышкин!» – неслось из всех немецких станций оповещения, стоило ему подняться в воздух, и «непобедимые» эксперты Люфтваффе спешили выйти из боя. «Храбрый из храбрых, вожак, лучший советский ас», – сказано в его наградном листе. Единственный Герой Советского Союза, трижды удостоенный этой высшей награды не после, а во время войны, Александр Иванович Покрышкин был не просто легендой, а живым символом советской авиации. На его боевом счету, только по официальным (сильно заниженным) данным, 59 сбитых самолетов противника. А его девиз «Высота – скорость – маневр – огонь!» стал универсальной «формулой победы» для всех «сталинских соколов».Эта книга предоставляет уникальную возможность увидеть решающие воздушные сражения Великой Отечественной глазами самих асов, из кабин «мессеров» и «фокке-вульфов» и через прицел покрышкинской «Аэрокобры».

Евгений Д Полищук , Евгений Полищук

Биографии и Мемуары / Документальное