Прасковья

Вот как-то раз к нам забрела Никитична за мазью от ревматизма, да так и застряла на пороге от невероятной картины: сижу я в кошачьем обличии на столе, передо мной на подставке лежит эта книга, я с умным видом шевелю усами и ноготком поддеваю и переворачиваю страницы, на столе возле меня лежат бабулины очки, я их периодически подталкиваю к книге и пытаюсь через них читать мелкие буковки в сноске. А на титуле книги большими буквами написано КАПИТАЛ Карла Маркса.

У вредной бабки случилась истерика, она, икая, сползла по стенке, потом начала хвататься то за сердце, то за голову. А потом, вспомнив то ли мультик про Карлсона то ли небезызвестных Татушек заголосила на всю хату:

— Я СОШЛА С УМА!!! Я СОШЛА С УМА!!!

Какая досада.

На ее вопли прибежала бабуля и тоже схватилась за сердце. Вот только по другой причине. Как ей Никитичну заткнуть, чтоб по всему селу не разнесла слухи о коте ученом. Они нам были совсем не нужны.

— Никитична ты чего это на пороге расселась. Что случилось то?

— ….Ик, там это! — И тычет скрюченным пальцем в меня.

— Что это?

— … ИК… кккошка и КАПИТАЛ! — На последнем слове глаза бабульки закатились и она сползла на пол.

Как мы ее переносили на кровать — отдельная история. Старушка неожиданно оказалась ужасно тяжелой. Бабуля ее тянула под мышки, а я, ухватившись за соседкин чулок зубами, ей помогала. Итогом наших манипуляций была соседка на кровати в беспамятстве с пожеванными хлопчатобумажными чулками — 1 штука.

Нашатырь помогал с трудом. Бабуля его подносила к носу Никитичны, та приходила в себя, видела меня, сидящей у нее на коленях и опять вырубалась. Так продолжалось раз пять, пока бабуля не догадалась меня согнать с бедной старушки.

А я че, я ниче, может у меня академический интерес проснулся — сколько раз она так сможет вырубаться, а потом опять подниматься нашатырем, а потом опять вырубаться. Я же будущей лекарь? Или ведьма? Или ведьма-лекарь? А, времени еще много, разберусь.

Все-таки Никитичну в чувство таки привели и напоили валерианой. Уй, что тут началось. Вот точно зря бабуля это сделала. Кошка я, а кошки валерианку любят, они по ней маньячат. За валериану готовы родину продать. Ну и я от этого запаха готова была на подвиги.

Где-то на задворках сознания фоном раздавалась музыка из фильма 'Миссия невыполнима'. Я начала забираться по только что пришедшей в себя Никитичне и накатившей настойки, с самым зверским выражением усатой морды. Делала я это медленно и с выпущенными когтями, причем взбираться я начала по ее погрызенным чулкам, что тоже не добавило им новизны и очарования.

Я на полусогнутых доползла до колен, так и не отводя взгляда от глаз старушки, а потом с места вскочила ей на грудь и стала вылизывать, немного пролившейся настойки. Бабка выпала в астрал, на этот раз надолго. Нашатырь уже не помогал.

— Вот дурында, ты чего делаешь? Как мне ее теперь привести в чуйства?

Я смотрела на бабулю добрым расфокусированным взглядом и перетаптывалась лапами на животе Никитичны, а потом я стала пьяно подмяукивать, выражая свой полный восторг от сложившейся ситуации.

Бабуля просто не выдержала еще и подвыпившей меня и шлепнула со всей дури полотенцем.

— Вот злыдня, как валерьянки нализаться, так она первая, а как помочь больной немощной мне так ни в какую.

Моя умильная мордаха глядела на нее с пола совершенно осоловевшими глазами и вдруг я произнесла:

— Ты меня уважаешь? Ммррр?

Бабка как стояла, так и села. Глаза у нее были как два блюдца огромные, круглые, того и гляди вывалятся от удивления.

— Если бы я знала, что для того чтобы ты, заговорила, тебя нужно было валерьянкой напоить, давно бы это сделала.

Самое интересное, что теперь бабуля не знала, за кого ей хвататься первой, за меня или же за Никитичну. Решила, что лучше сперва привести меня в чувство, чтобы бедная соседка еще чего не увидела, а я не вытворила.

— Ну что, будем тебя вытрезвлять!

Как-то уж очень зловеще она это сказала, а потом одним неуловимым движением схватила меня за шкирку и окунула в ведро с водой. Вода была ледяная, над ведром возвышалась только моя уже протрезвевшая мордочка с круглыми глазюками, а где-то фоном все звучала музыка из Миссии.

— За что? — этот вопль из кошачьей глотки мог бы разбудить и мертвого.

— За детский алкоголизм! — припечатала бабуля, — ладно, давай в одеяло замотаю, посидишь на печке, отогреешься, а я соседкой займусь.

— Эй, Никитична, вставай! Хватит разлеживаться, — бабуля потрепала ее по щеке, — вставай, у тебя Барсик не кормленный по двору мечется.

При упоминании имени домашнего любимца вредная старушенция резво вскочила и поковыляла к окну.

— Настасья, чегой-то ты выдумываешь, вон мой Барсик, лежит, кость грызет.

— А как мне тебя было еще в чувство привести, когда на тебя нашатырь уже не действует. А ты чего, собственно, пришла то?

— Ты же мне обещала мазь от радикулита. Совсем, проклятый, замучил. Я к тебе захожу, а тут… Мне не показалось? Твоя кошка читать пыталась?