«Права человека и империи»: В. А. Маклаков - М. А. Алданов переписка 1929-1957 гг. (с иллюстрациями)

Карпович, главный политический редактор «Нового Журнала», просил меня передать Вам, что редакция будет чрезвычайно рада Вашему участию в «Н[овом] Журнале». В моем письме к Титову была просьба к Вам ответить на анкету, начатую журналом[303]. Ответите ли Вы? Если Вы предпочитаете ответить целой статьей, сделайте одолжение. Вероятно, редакция сделает оговорку об ее расхождениях с Вами, но Вы можете быть уверены, что оговорка эта и по существу, и по тону будет отличаться от той, которой от Вас отмежевалась редакция «Русских Новостей». 10-ая книга Вам послана, как раньше были посланы книги 4, 5, 6, 7, 8, 9. Первые три книги журнала распроданы. В 11-ой книге отвечает на анкету и Коновалов. Теперь Ваши воспоминания о Второй Думе. Карпович (и Цетлин) пишут, что они будут весьма рады и им, но не могут гарантировать помещение всей Вашей книги целиком: для этого прежде всего не хватит никак места. Кроме того «Новый Журнал», несмотря на «моральный успех» и на то, что продается до тысячи экземпляров каждой книги, предприятие все-таки непрочное, и редакторы никогда не знают, на сколько времени обеспечено существование журнала. Но они очень хотели бы помещать избранные главы, как это часто бывало и в России, в дореволюционные времена. Все уверены, что, вопреки Вашему предположению, и избранные главы вызовут большой интерес у всех читателей. Если бы Вы на это согласились, то, пожалуйста, либо выберите эти главы сами, либо пришлите всю рукопись Мих. Мих. Карповичу, а он произведет выбор. Журнал платит, но, по бедности своей, очень немного. Переводить деньги по курсу 50 франков за доллар не имеет никакого смысла, - быть может, лучше употребить гонорар на продовольственные посылки Вам? Во всяком случае сохраните у себя копию рукописи, ибо не все доходит. Если мы получим Вашу рукопись не позднее конца августа, то она могла бы попасть в 11-ую книгу. Посылать надо Карповичу: Prof. M.M. Karpovich, 61 Brattle Street, Cambridge, Mass., U.S.A.

Мы чрезвычайно Вам благодарны за готовность помочь в деле визы. Конечно, не имело смысла Вам ездить в Министерство до прихода в Париж нашего досье. Оно ушло в Париж из французского консульства в Нью-Йорке недели две-три тому назад за № 1688. Даты отправки консульство мне не сообщило, отправили, конечно, обыкновенной почтой (а может быть, впрочем, и вализой). Дело идет о визе для меня и жены. Извините, что утруждаю Вас. Но думаю, что, кроме нас, Вас никто этим делом беспокоить не будет: едва ли кто-либо из бывших парижан уедет во Францию, - по крайней мере в этом году. Мне было бы достаточно и разрешения въезда на шесть месяцев, - в крайнем случае даже на три.

Александр Федорович, вероятно, в августе уедет в Австралию, куда должен свезти больную жену (к ее родителям). Дальнейшие его планы совершенно неопределенны: они зависят от состояния ее здоровья.

На всякий случай сообщаю, что если бы ВЫ [так!] хотели поместить в «Новом Журнале» воспоминания Ваши с оговоркой о том, что Вы с журналом во многом (или в том-то и том-то) расходитесь, то редакция [зачеркнуто «думаю»] на это согласится. Сама она Ваши воспоминания поместила бы без всякой оговорки.

Еще раз от души Вас благодарю за готовность помочь в визе и шлю самый сердечный привет.

Ваш М. Алданов

Машинопись. Подлинник.

HIA. 2-12.

М.М. Карпович.

Конец 1920-х - начало 1930-х гг.

Фото предоставлено архивом Гуверовского института

В.А. Маклаков - А.Ф. Керенскому, 23 августа 1945

ПАРИЖ, 23 Августа 1945 г.

Милый Александр Федорович.

Я только что вернулся в Париж и могу Вам написать хоть несколько строк на машинке; тороплюсь, чтобы это письмо Вас застало, а сейчас, после долгого отсутствия, завален спешной работой. Ваше письмо уже показал Теру, исполнил поручение к Софии Григорьевне; от себя прибавлю несколько слов. Я не помню, кому я писал о Вашей эмоции непримиримости; пересмотрел письма в Америку и этого выражения там не нашел. Удивляюсь, если его употребил. Было время, когда я Вас считал нетерпимым, что приблизительно одно и то же; но это время давно утекло. С самой Революции Вы оказались гораздо терпимее, чем я Вас считал, и тогда мое отношение к Вам изменилось в лучшую сторону. Позже - еще больше. Думаю, что Вы нетерпимее меня, но это ничего не означает; и если эти слова были мною написаны, то это отзвук прежнего, давно пережитого. И потому мне легко с Вами говорить до конца.