«Права человека и империи»: В. А. Маклаков - М. А. Алданов переписка 1929-1957 гг. (с иллюстрациями)

Мне кто-то говорил, что Вы возвращаетесь сюда? Было бы хорошо, хотя жизнь здесь невесёлая. Люди по старой привычке, говорю это одинаково про нотаблей эмиграции и деятелей Франции, считают себя обязанными давать ответы на роковые вопросы, руководить другими, направлять историю, [слово нрзб] это, т. е. пытаться делать старым испытанным способом, и при этом грустить, что из этого ничего не выходит. Это как с Тарасом Бульбой, когда его схватили поляки. Или как с Анной Карениной, когда поезд на нее надвинулся и поволок неизвестно куда. Нужно ждать чего-то совершенно нового. Или, вернее, понять, что то старое, к кот. мы как будто привыкли, и есть это «новое», за кот. можно ухватиться. Я испытывал это, сидя в тюрьме, когда думал; есть люди, кот. на свободе, а недовольны! Как это удивительно. Для того, чтобы свободу ценить, надо ее потерять. Так и Ваш Ив[ан] Вас[ильевич][447] понял, что значит, что опухоль «незлокачественная». Но Вы меня раздразнили; неужели у них все кончено? Или впереди «новое»?

Вас. Маклаков

Автограф.

BAR. 5-6.

М.А. Алданов - В.А. Маклакову, 8 июня 1948

8 июня 1948

Дорогой Василий Алексеевич.

Оба Ваши письма, несмотря на большую разницу во времени их отправки, пришли почти одновременно: на первом Вы наклеили недостаточно марок, и на конверте была пометка почты, что оно по этой причине отправлено не на аэропланах (казалось бы, было бы проще потребовать доплату здесь или вернуть Вам письмо, но, вероятно, таковы порядки, оставшиеся от времен Людовика XIV[448], - впрочем, тогда марок не было).

Второе письмо Ваше написано от руки, и, увы, ни я, ни друзья, которым я его показывал, не разобрали половины! Яснее было написано начало письма, и я с большой и подлинной радостью узнал, что Вам понравился мой «Экстерминатор» (он, кстати, напечатан с множеством ужасающих опечаток). Особенно рад был тому, что Вы хвалите ту часть рассказа, где нет исторических лиц. Сердечно Вас благодарю.

Наполовину разобрал Ваше сообщение об Александре Ивановиче. Да, к сожалению, все сведения о нем сходятся. Страшно его жаль.

Насколько я мог разобрать, Вы написали о своем здоровье, но что же именно? Я читал, вчитывался и не разобрал. Если хотите успокоить не одного меня, но и многих других, пожалуйста, напишите на машинке.

Вы сделали из появления моего рассказа в газете вывод, что «Новый Журнал» прекратил или прекращает существование. Это неверно. Верно то, что я ушел из «Нового Журнала». Причина: комически-бессмысленное (другие говорят: идиотское) письмо М. Цетлиной к Бунину[449]. Из-за этого письма прекратил сотрудничество в журнале Иван Алексеевич, а из солидарности с ним (по делу об этом письме) ушел и я[450]. Если хотите узнать подробности, спросите Бунина, - писать долго и скучно, да и не так важно это дело. Добавлю, что с М.М. Карповичем и у Бунина, и у меня остались самые лучшие отношения. Он относится к письму Цетлиной по существу так же, как мы и как, кажется, все. Казалось бы, естественнее было бы в виду «конфликта» с Буниным уйти не Бунину, а Цетлиной, тем более что Бунин и я были инициаторами «Нового Журнала»: журнал был задуман в июле 1940 года в Грассе, -Иван Алексеевич тогда тоже собирался уехать в Америку, и мы с ним решили создать в Нью-Йорке журнал под его и моей редакцией. Но настаивать на уходе Цетлиной не могли ни Бунин, ни я (не могли и не хотели), так как она, не имея никакого отношения к редакции, несет всю черную работу по журналу, отнимающую целый день, и заменить ее некем: журнал не может платить за эту работу. Поэтому Бунин просто заявил Михаилу Михайловичу, что уходит. А я к нему присоединился. Разумеется, мы оба желаем журналу всяческого успеха. Карповича я на днях видел, и он мне сказал, что Ваша статья идет в 19-ой книге, которая выйдет в сентябре.

Здесь некоторый интерес вызвала программа Союза, во главе которого стоит, кажется, Р. Гуль[451]. Она появилась в «Н. Р. Слове» с пометкой редакции: «следуют девять подписей»[452] (ни одна подпись приведена не была). Как мне говорили, этот Союз (не помню точного его названия) создан после того, как Гуль разошелся с Мельгуновым. Как Вы относитесь к этому делу?

О нашем с Татьяной Марковной возвращении во Францию пока ничего сказать не могу: все вилами по воде писано. Я остаюсь при мнении, что Франция останется свободной страной, если не будет войны. Если же будет война, то, конечно, через две недели после ее объявления у власти будет Торез[453]. Я недавно завтракал со знаменитым Робертом Оппенгеймером[454], кажется, главным создателем атомной бомбы. Он настроен довольно пессимистически в вопросе о том, будет ли война (это не для огласки - сообщаю только Вам).

Шлю самый сердечный привет Вам и Марье Алексеевне. Моя жена очень кланяется.

Ваш МЛ. Алданов

1) К расколу в парижском Союзе писателей, вызвавшему это письмо, я лично отношусь вполне равнодушно.

Машинопись. Подлинник.

HIA. 2-14.

В.А. Маклаков - М.А. Алданову, 11 июня 1948