Полковник Снегов сидел с непроницаемым лицом, но, по всему, поведение капитана одобрял. А то бы давно остановил. Всегда останавливал, если действия подчинённых не согласовались с его молчаливыми приказами. О приказах вслух — и речи нет, но молчаливые доходят не до всех. До капитана Суздальцева — доходят. Потому-то он и взят в тяжёлый мирок начальственного БТРа.
А вот капитан Нефёдов сидит на броне головного БТРа и крошит из автомата вепрей-мутантов. Каждому своё, и кому повезло — большой вопрос. Ведь вепрь — он что? Нападёт и сдохнет. А пан Щепаньски — совсем другой зверь: напасть не нападёт, но жить не позволит. С утра только и делает, что показывает всей машине, кто он такой, пан Щепаньски. Да все уже и заметили, а он всё показывает, показывает…
Тошно, конечно. Не расслабишься. Ехать в тесном и душном БТРе рядом с собственным начальством — уже куча удовольствия. А когда рядом примостилось иноплеменное начальство «научной экспедиции», да на всех с самого утра исподлобья враждебно зыркает, цедит своему чеху-ассистенту какие-то злобные пакости… Тут уж напряжение растёт настолько — впору зажигать лампочку.
Только зачем лампочка, когда есть капитан Суздальцев? А у капитана — язык без костей (надёжное оружие холодной войны) да ещё счастливая способность говорить что попало, а думать о своём? И вот уже польский индюк заткнулся. И не хочет, а слушает о бедствиях своей земли, пока капитанский голос убаюкивает двоих солдат, одного полковника и кучку чехов-антропологов:
— …вот с тех пор Польша и присоединена мутантскими ордами к Великой Чернобыльщине…
Правда, наступает и такой момент, когда весь десантный отсек БТРа — даже полковник Снегов — клюёт носами под унылый вой дизельного двигателя, а из слушателей Суздальцева остаётся бодрствовать один Щепаньски. Ясное дело, злость сну помеха.
В этот миг безответного одиночества рассказчика пан Кшиштоф бросает ему в лицо взгляд, полный самой кипучей ненависти, приправленный ядовитым шёпотом на мёртвом шипящем языке. Шлёт проклятие, надо полагать.
Капитан Суздальцев невольно холодеет и сбивается с мысли, но — спешит себя успокоить. Сказанное по-польски — наверняка сказано не для русского капитана. Вот и нечего вслушиваться. Тем более, когда Чуров и Егоров напряжённо ждут продолжения рассказа. Аж глаза закрыли, чтобы не пропустить ни словечка.
— Так вот, Егоров… — продолжает капитан Суздальцев, доверительно нагнувшись к тому из солдат, который — вот незадача — стал похрапывать.
Перегородивший капитанское горло комок удаётся безболезненно протолкнуть. Голос вновь — к отчаянию профессора Щепаньски — журчит бодро и уверенно.
Правда, внутри бодрой уверенности недостаёт. В душе поселилась тревога. Хочется обратиться к полковнику Снегову и умолять о праве выйти наружу, вылезти на броню и в упорных боях с вепрями-мутантами забыть висящую в отсеке ненависть с ядовитым запахом солярки.
Жаль, несолидно капитану Суздальцеву проситься на броню. Но будь его воля — отдал бы великую честь посидеть в начальственной машине тому, кто от подобных почестей прётся. Вот хоть капитану Багрову с третьего БТРа. Багров-то — тонко сечёт, кому и какое место полковником доверено, а потому завидует. Пусть снеговский БТР ничем не лучших других, да ещё солярой провонял насквозь, а всё же он — для избранных.
Жаль, некоторых избранных полковнику Снегову навязали в попутчики. То-то старый лис приготовил для них самый убитый из БТРов, какой только нашёлся в гаражах замка Брянск. И самый старый: 2054 года выпуска.
Но неудобная машина — это что! Вот капитан Суздальцев, соловьём воспевающий трагедию Польши — это уже посерьёзнее. Слыхал про Соловья-разбойника, вельможный пан? Это ж из фольклора. Правда, из русского, а вы всё больше по мутантам…
Спи, Польша, спи. Спи, глазок, спи другой. Спи третий засекреченный.
В сумерках БТР под братьями казался размытым чёрным пятном, а мир вокруг — тёмно-серым фоном. Но вот зажглись электричкеские фары, озарили грунтовую дорогу впереди. Полдня назад на ней попадались хоть остатки асфальта.
— Спускайтесь, уважаемые, — пригласил капитан Багров, — ночи здесь опасные, да к тому же холодные. А в БТРе у нас тепло и гостеприимно.
Близнецы переглянулись и отрицательно покачали головой.
— Нам надо быть ещё здесь! — сказал Зоран.
— Хотим видеть здесь природу, — добавил Горан и обезоруживающе улыбнулся.
— Природу? — не сдержал усмешки и капитан. — Так ведь ночь! Фарами только дорога и освещена.
— Это ничего! — ещё шире расплылся в улыбке Горан.
— Будем рельеф смотреть, — объяснил Зоран, — куда дорога где поднимается. Холмы разные где есть тут.
— А это вам зачем? — удивился Багров.
— Будем потом карты рисовать, пожалуйста. Когда начнём исследование делать! — и Горан жестами показал, как он будет писать ручкой, когда начнёт «делать» исследование.
— Ну, как хотите, — пожал плечами капитан, — карты, так карты. Но коли замёрзните, не стесняйтесь. Мы внизу вас ждём. С горячим чаем.
— О! Чаю? — усиленно заулыбался и Зоран.
Капитан Багров намёк понял.