Права животных и порнография

– Вы не видели крысу? Полицейский молча неотрывно смотрит на него. Он чувствует, что полицейский каким-то образом знает, что он был в стрип-клубе. Чувствует, что полицейский о нем еще и что похуже думает: что он был не только в стрип-клубе, а и во множестве этих мелких лавочек вдоль всей улицы. Он уточняет:

– Ну, в смысле, здесь. На тротуаре.

Покачав головой, полицейский идет дальше. Через три шага останавливается, поворачивает назад:

– А зачем тебе крыса?

– Ни зачем.

Он идет прочь, останавливается у какого-то проезда. Там нет освещения, и, уже ступив в темноту, он вдруг замечает, что у стены сидит человек, вытянув ноги. Он отступает. За спиной у сидящего что-то копошится в газетах, он уверен, что это давешняя крыса. Сидящий говорит:

– Эй ты, ты что-нибудь принес мне? Денежку мне принес? Новый год сейчас или нет?

– Нет, еще два дня остается.

– Ну так Рождество, значит.

Он вынимает из бумажника доллар и подает человеку. Газеты неподвижны. Перешагивать через сидящего не решается и поворачивает обратно.

– С Новым годом, – говорит человек.

Начался дождь.

Он набрал номер телефона в Монтане:

– Эми?

– Привет. Ты уже на месте?

– В Сан-Франциско.

(В воздухе холодает, капли дождя падают чаще.)

– Ты словно далеко-далеко. Доехали хорошо?

– Ага.

– И что вы там делаете?

– Бродим по городу. А ты что делаешь?

– Ничего. Всю ночь мела метель. Читаю журналы, смотрю телевизор. Между прочим, от пластика, которым ты затянул окна, и впрямь тепло.

(Плеск от проезжающих машин временами глушит ее слова. Мимо проходят двое, говорят по-иностранному. Один смеется и похлопывает другого по заду. Задувает ветер.)

– Я соскучилась, – говорит она. – А хорошо было на Рождество.

– Ага, я тоже вспоминаю.

Он поднимает взгляд вверх, горизонт застят силуэты зданий на фоне серых туч. Он говорит:

– Чуть было не купил тебе ручную крысу. Она молчит. Потом говорит:

– Крыс я боюсь. Наверно, я тебе не говорила.

– Да мне вообще-то следовало знать. Почти все их боятся. А как насчет голубей?

– Слушай, я зажгла ту свечку, что ты подарил, – ну, ту, которая корицей и сосной пахнет, помнишь? Такое чудо. А горит медленно-медленно, я ее час назад зажгла, так она все еще почти как новая.

– Я рад, что она тебе нравится.

– Bay, как снег-то валит. Даже красиво. Он видит, как она сидит у самого окна в полутьме. Видит, как падает снег и как горит свеча. Видит даже себя рядом с ней. Эми стоит у окна. Он сидит в кресле. Они уже старые.

В комнате тепло, падает снег, и свеча наполняет комнату ароматом. Его пугает тепло. И она его пугает. И сам себя он пугает. Хочет понять отчего, что заставляет человека пугаться таких вещей – добра, тепла, – но не может. Она зовет его по имени.

– Да?

– Я в самом деле скучаю по тебе. На работе я целый день думала: как странно – приду домой, а тебя нет.

– Мы не надолго, скоро вернемся.

– Я знаю. Я люблю тебя, – говорит она. – Я это точно знаю, особенно теперь, когда ты далеко.

Может быть, он ее тоже любит. Как поймешь? И ему нечего на это сказать. Дождь бьет в лицо, ветер студит кожу.

– Все, мне пора, – говорит он. – Но я позвоню завтра.

Коробка туалетной бумаги, табурет и встроенный в стену экран. Он опустил два жетона и смотрит, как экран заполняется наготой. Нажимает на кнопку выбора каналов. Две девушки. Нажимает снова и снова. Два парня. Еще какая-то голая размазня, не поймешь что. Мелькает мысль об Эми, и он снова нажимает кнопку. Светловолосая девушка и парень, лица которого не видно.

Он расстегивает штаны. Возбуждает ли его происходящее на экране, он не очень уверен. Девушка некрасива. На крупных планах видно, что волоски вокруг дырки в ее заднице почему-то слиплись. Когда камера отъезжает, становится заметно, что ей навряд ли так уж хорошо, хотя она вовсю гримасничает, и в динамике слышно, как она старательно пыхтит. Член у него лишь слегка поднялся, и он поглаживает его, не слишком-то на что-либо надеясь.

Тут дверь отворяется, и входит китаец средних лет.

– Э! Э!

– Он пятится, пытаясь спрятать член в штаны, но китаец приближается быстро, выставив перед собой открытую ладонь.

– Жетоны, – говорит китаец с акцентом. – Ты хочешь еще жетоны?

– Нет. – Он подымает руки, словно пытаясь защититься от удара. Он гораздо крупнее китайца, но все равно пугается его.

Китаец кивает и смотрит на экран. Расстегивает штаны и вынимает свой член. Маленький и темный, он направлен наискось вверх. Китаец оглаживает его, и головка то высовывается, то скрывается под кожей, а дырка на кончике огромная и блестит.

– Ты хочешь? – спрашивает китаец.

– Нет.

Он на шаг отступает. Китаец к нему поворачивается и неотрывно смотрит в лицо. Свободной рукой китаец берет его за член.

– Постойте, – говорит он и снова отступает, но он уже прижат к стене.

Держа его за головку члена, китаец опускается на колени. Вставляет ее себе в рот.

– Нет, – вновь слабо возражает он.