Правая сторона

И глядя во тьму, когда луна проглянет сквозь разломанные пласты туч, вспоминал родных. Их у него немного: мать и замужняя сестра. Тревожатся сейчас, наверное, о нем, жалеют. Поглядели бы, как ночует он на дереве, будто зверь лесной. Самому себя жалко стало… Увидел привокзальную площадку глухой станции. Артем, взрослый, самостоятельный человек, соскочив с поезда, торопливо покупает у старушки соленых грибов в капустном листе, тоже соленом. Грибы пахнут мокрым лесом.

И все — глаза матери, незнакомая станция, старушка с ведром грибов закружились вокруг него и исчезли, и над ним склонилась девушка, которую он никогда раньше не видел, но почему-то очень хорошо знал. Она погладила его щеку и прикоснулась к ней прохладными губами. «Никому ни слова», — попросила она. «И Рытову?» — «И Рытову», — беззвучно засмеялась и стала таять. Откуда-то издалека прилетела музыка, светлая и прекрасная, которую он слышал впервые.

И вдруг совсем ярко стало, золотой пронзительней свет проходил сквозь ладонь, которой он заслонил лицо, сквозь прикрытые веки, от него невозможно было спрятаться.

Сквозь хвою ослепительно било солнце, после дождя особенно сильное и радостное.

Артем протер глаза и начал спускаться.

От штормовки валил пар. Он стоял в высокой, по грудь, траве, блаженно жмурился от ласкового многоцветья, и ночные страхи ему казались нелепыми, похожими на дурной сон. Они смешны были теперь, эти страхи.

Артем достал из рюкзака полотенце, пополоскал им в траве, умылся горьковатым, пряным настоем и счастливо засмеялся.

Птичий звон висел над поляной. И небо над поляной, над горами тоже казалось умытым, до того синее, новорожденное, безгрешное. И кедр на этом небе отпечатался четко и неподвижно. Мохнатые лапы его и рыжеватые сучья уже высветило щедрое солнце. Даже не верится, что в ветвях, совсем рядом, притаилась ржавая чужеродная всему этому великолепию петля. Почему же ее не видно?

Артем отбросил полотенце, глядел вверх, в искрящуюся зелень хвои, судорожно шарил в траве, но видел лишь рыжие сучья да стебли трав. Его знобило.

Петля исчезла.

6

Домой Артем вернулся в полуденный зной. На пристани по-прежнему было пустынно. Все так же, будто никуда он и не уплывал еще. Вот только удочек нет в лодке — забыл в бухте. И горько усмехнулся, что и на возвращение ему повезло: никто его не видит.

Чувствовал себя скверно: в глазах все плыло и покачивалось. Хотелось лечь, хотя бы на мокрое дно лодки, и забыться. Веки будто налиты свинцом, смыкались сами собой.

Он с ходу зарулил за дамбу. Отыскав краем глаза на берегу свободное место, резко заложил руль, едва не зачерпнув бортом. Вовремя сбросить газ не угадал, и лодка наполовину вылетела на песок.

Вынул из багажника ружье, рюкзак, пошел, скрипя галькой, не напрямую, к видневшимся на взгорье крышам села, а вдоль берега, к серебристым цистернам заправки. Заповедник из-за бензина бедствовал, цистерны пустовали, и Артем не опасался встретить тут людей.

У цистерн свернул в березник, подступивший к самому берегу, и до дома пробирался лесом, сделав порядочный крюк. Хорошо, изба стояла на отшибе, отгороженная от села леском и ромашковой поляной, на которую день и ночь глядели два покосившихся окна.

На крыльце лежал Норд. Издали увидел хозяина, прыгал на грудь, лизал в щеки. Артем слабо изворачивался. Руки висели безвольно и противно дрожали, земля покачивалась под ним.

В комнате было прохладно и сумрачно. Окна, занавешенные пожелтевшими газетами, приглушали свет.

Прислонил ружье к стене, долго и жадно пил, обливаясь. Потом глубоко, освобожденно вздохнул и, как был — в сапогах, в штормовке, снять сил не хватило — упал на кровать.

Услышал, как под газетами, наверное, еще со вчерашнего, билась в стекло муха. Ее надсадное гуденье ввинчивалось в душу. Хотел встать, прихлопнуть муху, да тут же забыл про нее, ощутив себя на качелях: вверх — вниз… Внутри все замирает, когда он летит вниз, не в силах остановиться. Он напрягается, съеживается, ждет удара и не может дождаться.

Все ушло, осталась тишина…

Когда очнулся, долго не мог сообразить, где он и что с ним. Вокруг стлался полумрак, а в центре, над головой, светился розовый цветок, необыкновенно крупный, странный по расцветке и форме. Цветок покачивался из стороны в сторону, Артем не мог поспеть за его колебаниями, не мог ухватиться за него разумом и обессиленно зажмурился.

Но цветок не давал покоя, и Артем поднял голову.

— Проснулся? — услышал рядом тихий женский голос.

Сбоку, от стены, не видной с кровати, вышла девушка. Артем узнал. Это была Рита, секретарша директора. Ее муж работал до Артема помощником лесничего и утонул. Говорили, вместе они жили совсем недолго.

Рита неслышно ушла в дальний угол, где у Артема располагалась кухня, звякнула кружкой о ведро. Поднесла холодный край кружки к его губам, подложив под затылок ласковую и осторожную ладонь. Теперь лицо ее видел совсем близко, улавливал тепло ее дыхания.

Артем сел. Мерцанье в глазах прошло, словно холод воды унял его. На цветок смотрел упорно, уже догадываясь, что это.