Правда

А она действительно в него верила. Не наглядится, не налюбуется, на руках носит. Бывало, до слез со мной ссорится, когда я, подшучивая, начну доказывать, что и Семен не без недостатков. Куда! Идеал, одно слово — идеал. Безупречен, непорочен и велик!

Вижу я, что заживут они себе пресчастливо, если только Семен своей дуростью не напортит, и чуть не на коленях его умоляю оставить фанаберии и промолчать.

— На что тебе? — говорю. — Ведь правда, любовь, все эти хорошие вещи на то и даны, чтоб люди были счастливы; так на какого ж тебе черта применять их для разрушения счастья бедной барышни?

Семен слушает, соглашается, а на другой день опять рефлексии.

Зиночка, хотя и была поглощена своим счастьем, тоже это заметила и начала допытываться: и что с тобой? и, пожалуй, разлюбил? Он все успокаивает ее: ничего да ничего, тебе показалось, — а сам все становится мрачнее.

— Нет! — говорит мне, — все это софизмы. А истина выше всего, и не мог я оставлять ее во тьме, если она так верит в человека, недостойного этой веры, в самца, скота… — и опять пошел сыпать термины.

— Ну, — говорю, — берегись, Семен Михайлыч. Разобьешь ее счастье и свое и тогда будешь настоящим мерзавцем. Хорошая вещь правда, но ведь гуманность-то будет чином повыше и правды, и всего прочего, что есть на белом свете. Помни мои слова.

И вышло, что он моих слов не попомнил. За неделю до свадьбы на коленях, в слезах открылся ей во всем. А она на другой же день уехала в Питер.

Я ушам своим не верил и бросился на вокзал. Она мне уже из окошечка вагона заявляет: нет, мол, я верила и обманулась… А так нельзя мне с ним жить. Разбиты, мол, мои идеалы! Такая бьернсоновская героиня! [3]

И мотается мой Семен бобылем до сего дня — сколько лет, и считать противно. Что с Зиночкой стало — не имею сведений, потому что я в наших краях давно уже не был.

Вот и все. Только я вас опять спрошу: для какого, простите, лешего понадобилась ему и ей эта правда, когда без нее жили бы они себе счастливо и беспечно и никому бы зла не было?

* * *

Антон Михайлыч сел на камень у края площадки, спиною к нам. Дама, помолчав, горячо заговорила:

— Счастливо бы не жили, потому что она его, очевидно, не любила: истинная любовь прощает… и, кроме того…

Антон Михайлыч повел глазами в сторону дамы, вынул сигаретку изо рта и сильно плюнул, так что грузный плевок полетел в белый туман, затопивший пропасть…

1899