Правда фронтового разведчика

«21.03.45…Меня опять немножко стукнуло и опять по правой стороне в руку и в ногу. Сейчас лежу, особенно не двигаюсь… Письмо это пишет сестра…»

Под Елгавой, куда после операции направили раненого, находился ФЭП — фронтовой эвакопункт. Огромные черчиллевские палатки были заполнены в четыре ряда по четыре яруса. Все — тяжелораненые, ожидающие отправки по тыловым госпиталям. Апрель сорок пятого — всем отчаянно хочется жить, скорее поправиться.

Сквозь тяжелую дремоту Игорь услышал какое-то движение, легкую суматоху, пришел начальник ФЭПа и: «…где тут капитан Бескин лежит?» И, совсем очнувшись, но не открывая глаз, Игорь тяжко соображал — кто? Открыл глаза: профессор Колбановский, тот самый, московский, из поезда на Бологое под Новый сорок четвертый год!

Начальник ФЭПа обнаружил его, просматривая медицинские карточки. Запомнил ведь! Когда подвели к Игорю, посмотрел историю болезни.

— Ну, теперь все будет хорошо, — сказал радостно. — Усиленное питание. — А усиленное, это еще и сухое вино к рациону. — Как в Москве? Родные-то уцелели, живы? Ладно, назначу непременно вас в поезд через Москву.

Вот только сейчас раненый Игорь хорошо понял новогоднее пожелание Колбановского в поезде — попасть в ФЭП, а уж попасть сюда под самый конец войны — наибольшая гарантия, что будешь живой и День Победы увидишь!

Как только Игорь стал транспортабелен, из Елгавы его направили в Резекне, а через месяц эвакуировали на долечивание в Павлово-на-Оке. Поезд шел через Москву!

Но пока надо было не поддаваться болестям и хворостям, драться за жизнь, за полноценную, некалеченую жизнь. Отсыпаться, приходить в себя после передовой в госпитале можно, но когда ни лечь, ни встать нормально — все это затруднительно. Конструкция, на которой был «распят» Игорь, называлась у раненых «самолет» — согнутая в локте рука поднята на уровень груди, гипсовый корсет — по пояс, загипсованная рука торчит день и ночь, дни, недели. Сначала в санбате наложили на руку шину, а обнаружив на спине две кровящие дырки, приняв их за ссадины, залепили, обработав. Два осколка благополучно остались в легких и пробыли там пятнадцать лет, пока однажды при воспалении не отхаркались, ободрав легкие. Ну, а тогда ранки затянулись, и корсет для «самолета» заковал тело на несколько месяцев. Ногу тоже нельзя было согнуть — могли разойтись скобки огромного шва на бедре. Туалет — только с помощником держать ногу на весу и все прочее. Но тогда «самолет», костыль — все было мелочью по сравнению с пришедшим наконец сознанием того, что уже жив. Жив навсегда! Война кончается, на фронт не возвращаться!

Минул месяц со дня ранения, шел апрель. Госпитальная жизнь в Резекне не отличалась событиями. Рядом в Курляндии все еще шли бои, гибли люди, война бродила около, жили все войной. Апрель сорок пятого торопил весну.

Игорь начал вставать, шкандыбать со своим «самолетом» и костылем. Как-то дошел до окошка, сел на подоконник той половинкой, которой можно было шевелить без опаски. За окном прошлогодняя травка уже поднялась к солнышку, зазеленела. По двору спешно шагает человек, и сбоку у него шлепает по ноге знакомая Игорю кобура! Вот те на! Идет замполит, и у него сбоку болтается трофейный пистолет Игоря, который ни с какими другими не спутаешь! Взял Игорь его у офицера, у которого обнаружил тогда карту минных полей Восточной Пруссии, — «Вальман» — длинноствольный, одиннадцатизарядный; стреляет и как автомат, и одиночными, а в щечках у него два скрещенных меча — наградной. Ах ты, гад, крыса тыловая, по чужим вещам шуровать! Сказал соседу, показал замполита, ребята в палате завелись!

Вызвали замполита. Один из палатных встал с костылем у дверей. — «А ну, покажь пистолет!» — И взяли его в такие матюки, что бумага не выдержит. Замполит принялся оправдываться: «Все равно оружие положено сдавать…» и прочее, и прочее. Кончилось тем, что пришел начальник вещевого снабжения, принес акт о том, что пистолет сдан. Игорь и до этой истории племя замполитов не любил — они первые из тех, кто был в полку, прибегали к разведчикам, когда те лазали на нейтралку за документами, забирали все, что поинтересней притаскивали ребята: зажигалочки, авторучки, часы, портмоне и прочее барахло. А в бою имели право пристрелить не поднявшегося в атаку… На допросах сидели, бдели! А впереди предстояло общаться именно с такими, как госпитальный, с тыловыми, отсидевшимися.